Он уже открыл заднюю дверь, и я поспешила за ним вслед на крыльцо.
— Мне понадобится много качественного алкоголя для эфира. Можешь принести мне завтра бочонок посвежее?
— Бочонок? Боже, саксоночка, что ты собираешься с ним делать? Принимать ванны?
— Ну в общем-то да. Только не я, а купоросное масло. Нужно осторожно влить его в ванну с горячим спиртом, и оно…
— О, мистер Фрэзер! То-то мне казалось, кто-то меня кличет. — Рядом с нами неожиданно возникла улыбающаяся миссис Баг с корзиной яиц в одной руке. — Как я рада снова видеть вас дома целым и невредимым!
— И я рад, миссис Баг, — заверил он ее. — Сможем мы накормить ужином полдюжины гостей?
На мгновение ее глаза расширились от удивления, а затем сразу сузились — она что-то подсчитывала в уме.
— Колбаса, — объявила она. — И репа. Идем-ка, малыш Бобби, подсобишь мне.
Отдав мне яйца, она схватила за рукав Бобби, который вышел следом за нами, и потянула его в сторону грядок. Я вдруг почувствовала себя так, будто оказалась на кружащейся карусели, и ухватила Джейми за руку, чтобы не упасть.
— Ты знал, что Бобби Хиггинс влюблен в Лиззи? — спросила я.
— Нет, но если это так, то не сулит ему ничего хорошего, — индифферентно ответил Джейми.
Решив, что мои манипуляции — это приглашение к действию, он забрал корзину с яйцами и поставил ее на землю, затем прижал меня к себе и снова поцеловал — на этот раз не торопясь, но по-прежнему пылко. Джейми оторвался от моих губ со вздохом глубокого удовлетворения и обратил свой взор на летнюю кухню, которую мы возвели в его отсутствие. Это была небольшая прямоугольная постройка со стенами из грубого полотна и крышей из сосновых веток, внутри стояли очаг и дымоход, посередине помещался большой стол. Оттуда доносились соблазнительные ароматы поднимающегося теста, свежеиспеченного хлеба, овсяных лепешек и булочек с корицей.
— Так вот, насчет четверти часа, саксоночка… Думаю, если нужно, я могу управиться и быстрее…
— Я не смогу, — твердо сказала я, но позволила себе несколько нежных прикосновений. Лицо у меня горело от его жесткой щетины. — А когда у нас появится время, то, надеюсь, ты расскажешь мне, чем таким занимался, чтобы случилось вот это…
— Смотрел сны, — ответил он.
— Что?
— Мне всю ночь снились ужасно неприличные сны о тебе, — пояснил он, поправляя штаны в районе паха. — Каждый раз, когда я переворачивался, я ложился прямо на свой член и просыпался. Это было ужасно.
Я расхохоталась, и Джейми принял уязвленный вид, хотя было видно, что он и сам сдерживает смех.
— Хорошо тебе смеяться, саксоночка, у тебя такой штуковины в штанах нет.
— Да уж, к счастью, нет, — согласилась я. — А что за… хмм… неприличные сны?
Я увидела лукавую искорку в глубине голубых глаз, когда он посмотрел на меня. Джейми вытянул палец и нежно провел им по моей шее, затем ниже, по изгибу груди, до того места, где кожа скрывалась под тканью платья, и по тонкой материи, которая накрывала сосок, — последний тут же набух от прикосновения, как гриб-дождевик.
— Из тех, что пробуждают во мне желание взять тебя прямо в лесу — далеко, чтобы никто не услышал, как я укладываю тебя на землю, задираю твои юбки и вхожу в тебя, как в спелый персик, — мягко сказал он. — А?
Я громко сглотнула. В этот интимный момент с тропинки, что шла к дому с другой стороны, послышались шумные приветствия.
— Долг зовет, — заметила я, немного задыхаясь.
Джейми вдохнул поглубже, распрямил плечи и кивнул.
— Что ж, я до сих пор не умер от неудовлетворенных желаний, надо думать, и сейчас выживу.
— Думаю, выживешь, — согласилась я. — К тому же ты как-то говорил мне, что воздержание делает… мужчину… тверже?
Он скорбно посмотрел на меня.
— Если он станет еще тверже, я упаду в обморок от недостатка крови в мозгу. Не забудь яйца, саксоночка.
Дело шло к вечеру, но света для работы было, слава богу, еще достаточно. Однако мой кабинет был расположен так, чтобы использовать для операций утренний свет, и к полудню комната погружалась в полумрак, поэтому сейчас пришлось организовать импровизированную операционную прямо во дворе.
В этом были свои плюсы, поскольку всем хотелось наблюдать за происходящим. Индейцы относились к любому медицинскому вмешательству, да и вообще почти ко всему, как к событию общественному. Особенно их занимали операции: они были самыми зрелищными. Все столпились вокруг, комментируя мои приготовления, споря друг с другом и разговаривая с пациенткой, которой я пыталась запретить отвечать.