— Ты думаешь, еще не слишком поздно? — неуверенно спросил он.
И тогда она улыбнулась ему своей искренней сияющей улыбкой, которая освещала ее лицо и заставляла блестеть глаза.
— Я поняла, что поздно не бывает никогда.
Элиза расстегнула ремешок часов, и ее запястье вдруг показалось ей незащищенным. Одним пальцем она погладила слегка выпуклый циферблат. Она носила их семь лет, семь долгих лет, целую жизнь… С того дня, как она надела их на руку, кожаный ремешок местами потрескался и надорвался. Она надеялась, что Венсан не будет на нее за это сердиться.
Она положила часы на прикроватный столик. Не поворачивая головы, брат открыл глаза. Его блуждающий взгляд напоминал взгляд новорожденного, который словно видит контуры другого мира за пределами реальности.
— Возвращаю тебе твои часы, Венсан. Ты попросил меня сохранить их до твоего возвращения. Надеюсь, ты не обидишься, но я не стала класть их в ящик шкафа, а решила носить. Я считаю, что так лучше для механизма. Вот они, рядом с тобой.
Он не ответил.
Элиза коснулась его лба, чтобы проверить, нет ли у него жара. Несмотря на то что она старательно поддерживала в комнате постоянную температуру, истощенное тело вело себя странным образом, словно внутри него разладился какой-то механизм. Буквально через секунду после внезапного прилива жара он уже дрожал от холода. Она никак не могла понять, чем вызваны эти перепады, и всякий раз приспосабливалась к новой ситуации. Она приложила два пальца к его запястью, где под тонкой кожей вздулись синеватые вены. Пульс был ровным.
Удовлетворенно улыбнувшись, она встала и открыла окно. Был конец дня, птицы щебетали в нежно-зеленой листве деревьев, которая недавно начала распускаться. В углу сада над широкими серебристыми листьями виднелись пурпурные и белые цветы цикламенов. Весна вступала в свои права, но Элиза знала, что еще возможны поздние заморозки.
— Утром день был не очень хорошим, но смотри, как погода разгулялась, — сказала она жизнерадостным тоном. — На небе ни облачка. Когда погода установится, мы сможем выходить в сад. Я там кое-что поменяла, тебе понравится. Вместо роз пришлось разбить грядки. Я предполагала, что это ненадолго, но теперь думаю, что неплохо было бы оставить огород. Как ты считаешь? Мне хотелось бы, чтобы он был дополнен цветниками и самшитовым бордюром. Я даже сделала несколько набросков, завтра покажу тебе.
Раздался звон церковных колоколов, и Элиза не сразу услышала, что Колетта стучится в дверь.
— Входи, — крикнула она, закрывая окно.
Девушка скользнула в комнату с подносом, который поставила на стол. По ее поникшим плечам и бегающему взгляду было ясно, что она боится больного.
— Вот, мадемуазель. Что-нибудь еще? — прошептала она с опущенной головой, нервным жестом вытирая ладони о свой кружевной фартук.
Элиза приподняла крышку супницы, проверила консистенцию овощного супа с кусочками сала. Хлеб был свежим, с золотистой хрустящей корочкой. Сбоку от тарелки лежала белая салфетка и стоял бокал красного вина.
— Все отлично, Колетта.
Девушка принялась убирать в комнате, которая и без того была безупречно чиста. Неловким движением она задела книгу, и та упала на паркет. Она резко побледнела и испуганно поднесла руку ко рту.
— Перестань дергаться, Колетта, — отчитала ее Элиза, нахмурив брови. — Ты вполне можешь шуметь. Месье Венсан — выздоравливающий, а не покойник.
Девушка бросила быстрый взгляд в сторону кровати, где на льняных простынях покоился мужчина с лицом воскового цвета.
— Простите, мадемуазель, — пробормотала она.
Торопливо схватив тазик с душистой водой и полотенце, которые Элиза использовала после обеда для обтирания больного, она на цыпочках выскользнула за дверь.
Элиза развернула салфетку и аккуратно разложила ее вокруг шеи Венсана. Она налила немного супа в миску и села на стул рядом с братом.
— Ты хорошо поел в обед, это меня очень порадовало. Ты набираешься сил и скоро будешь чувствовать себя лучше. Надеюсь, ты уже немного проголодался.
Она подула на ложку, чтобы остудить суп, поднесла ее к губам Венсана, но губы его были плотно сомкнуты. Сердце ее сжалось. Она не стала настаивать, а принялась рассматривать его лицо, вслушиваясь в его молчание. Где-то в глубине этого неподвижного израненного тела, под кожей со следами от фурункулов, словно в стенах тюрьмы блуждала душа ее брата. Нужно было просто подождать, пока она выберется из потаенного уголка, где нашла себе убежище.
Взгляд Венсана скользил по комнате, перебегая от кропильницы[90] с веточкой освященного самшита к книжному шкафу в углу, от гравюр на стене к большому инкрустированному гардеробу. Элиза положила ложку и застыла в ожидании. Голубые глаза продолжали беспокойно блуждать, словно бабочка, попавшая в ловушку.