Затем она с ужасом поняла, что у нее задержка. На целых три месяца… Она до сих пор помнила ледяную дрожь, пробежавшую по телу, и как кровь отхлынула от ее лица. С бьющимся сердцем она медленно села на кровать. За несколько секунд ей стало ясно, что ее жизнь снова совершала резкий поворот.
Ребенок… Какая несправедливость! Это случилось всего один раз, один-единственный раз, и лишь потому, что она почувствовала себя такой потерянной и одинокой, потому что искала защиты, потому что ей стало страшно. И вот теперь она наказана за проявленную слабость.
Ей тогда показалось, что в комнате раздался замогильный голос пастора из Сан-Пьетро, который метал громы и молнии, читая проповеди о грехе, стыде и божьей каре. Она представила перешептывания за своей спиной, косые взгляды, сплетни. Перед ее глазами встало худое лицо брата. Как бы он отреагировал? Испытал бы гнев или, что еще хуже, жалость? На лбу выступил холодный пот, от резкой боли в животе она согнулась пополам.
Ливия крепче сжала ручку чемодана. Кто-нибудь наверняка знал дорогу, но прохожие пробегали мимо нее с непроницаемыми лицами, и она не решалась к ним обратиться. От оглушающего шума стройки у нее разболелась голова. Нервы ее были взвинчены до предела, и ей хотелось найти тихое место, чтобы собраться с мыслями.
Как только она ступила на шоссе, раздался визг шин. Какая-то машина резко затормозила, вильнув в сторону, но крылом задела чемодан, тот открылся, и одежда разлетелась по мостовой.
— Что же вы делаете? — заорал водитель, выскакивая из машины. — Вы что, ненормальная, — переходите дорогу не глядя? Я же мог вас убить!
Ощущая дрожь в руках, Ливия наклонилась, чтобы собрать свои вещи. Молодой человек продолжал ее бранить, но она слышала лишь, как кровь стучит в висках. Сгорая со стыда, она подняла с земли свою хлопковую блузку, льняное платье с манжетами-отворотами.
— Погодите, я вам помогу. Вы уверены, что не ушиблись? — проворчал он, смущенно протягивая ей комбинацию цвета слоновой кости, украшенную кружевами, и она вырвала ее у него из рук.
Ливия попробовала подняться, и он поддержал ее, пытаясь помочь. Выпрямившись, она посмотрела на него, но лицо молодого человека начало как-то странно расплываться.
Когда она пришла в себя, незнакомая девушка хлопала ее по щекам.
— Не волнуйтесь, дамочка, ничего страшного… У вас просто закружилась голова. Ну вот, вы открыли глазки, это хорошо. Не бойтесь, я медсестра. Вы меня слышите? Можете назвать свое имя?
Девушка с кукольным личиком в обрамлении мелких каштановых кудрей, выбивавшихся из-под берета, с улыбкой смотрела на нее.
— Va bene[43]… — прошептала Ливия, едва ворочая языком, с трудом осознав, что впервые в жизни упала в обморок.
— Вы иностранка! Вы хоть немного говорите по-французски? У вас есть родственники в Меце? Куда вы направляетесь?
Ливия обнаружила, что лежит на скамейке. Водитель машины, которая ее чуть не сбила, топтался в нескольких метрах от нее с хмурым видом, не зная, что делать с соломенной шляпкой Ливии, которую, должно быть, с нее сняла медсестра. По всей видимости, эта словоохотливая особа велела ему отойти в сторону.
— Вам уже лучше, мадемуазель? — обеспокоенно спросил он, увидев, что она его узнала. — Вы меня так напугали!
— Мне уже… хорошо, — ответила она, приподнимаясь.
— Держите шляпку, я принес вам воды.
Она принялась пить маленькими глотками.
— Я смотрю, вы уже не такая бледная, — обрадовалась медсестра. — Никаких повреждений нет. Вынуждена вас оставить, мне нужно вернуться на службу. Если у вас возникнут проблемы, обращайтесь в больницу. Вам ее любой покажет. И будьте внимательнее в своем положении… Что касается вас, молодой человек, вы просто угроза общественной безопасности! — возмущенно воскликнула она. — Чтобы заслужить прощение, вам придется отвезти вашу несчастную жертву, куда она пожелает. А я вас оставляю, мне пора бежать.
Ливия смотрела, как она удаляется, по-военному чеканя шаг, стуча подошвами тяжелых ботинок.
— Мне очень жаль, мадемуазель, что все так вышло, — заговорил незнакомец, который казался искренне расстроенным. — Куда вас отвезти?
Его лицо светилось дружелюбием. На нем была рубашка с расстегнутым воротом и поношенные брюки. Многодневная щетина придавала щекам синеватый оттенок.