Фрэнсис. О чем?
Мадлен. Повсюду в мире одно и то же. Судите сами. Флорида. Лазурный берег.
Фрэнсис возращается с несколькими кусочками сахара в руке и улыбается.
Еще Бавария. Боже мой! Вся шваль, все проходимцы устремляются на юг.
Фрэнсис садится по другую сторону стола.
Фрэнсис. Тогда почему вы двинулись в том же направлении? Ведь в Англии — южнее некуда.
Мадлен. А вы как думаете?
Фрэнсис. Не знаю.
Мадлен. По самой очевидной причине. Однажды утром я проснулась — мне тогда было шестьдесят — и поняла, что у меня не так много времени остается впереди. Тогда я решила найти место, где время будет тянуться максимально медленно. Вот вам ночь не показалась долгой?
Фрэнсис. Просто бесконечной.
Мадлен. Вот видите. Это же остров Уайт. Больше удовольствия за те же деньги!
Фрэнсис колеблется.
Фрэнсис. А это было не…
Мадлен. Что?
Фрэнсис. Ну… другой причины сюда переехать у вас не было? Мне почему-то казалось, что вы от чего-то бежали.
Мадлен. Бежала?
Фрэнсис. Ну, просто мне это в голову пришло.
Мадлен с сожалением смотрит на нее какое-то время.
Мадлен. Фрэнсис, можно вам задать вопрос?
Фрэнсис. Конечно.
Мадлен. Как вы считаете, вот в это самое мгновение — нет, не прямо сейчас, а, скажем, часов через восемь… думаете ли вы, что где-то в стеклянном доме в устье реки, в Сиэттле, будет сидеть человек и за завтраком говорить о нас с вами?
Фрэнсис. Вряд ли.
Мадлен. Правильно. Тогда, может быть, и мы перестанем говорить о нем? Может, просто выпьем с удовольствием по чашке кофе? В этом будет больше достоинства.
Обе улыбаются.
Фрэнсис. Как вам угодно.
Мадлен. Не могу поверить, что вам это не приходило в голову: помимо всего прочего, жить воспоминаниями о прошлом — это же скучно!
Фрэнсис. И это вы мне будете рассказывать!
Мадлен. Мне кажется, самое ужасное — что всегда наперед знаешь, что будет дальше.
Фрэнсис. Я, например, знаю.
Мадлен. Он вас оставит.
Фрэнсис. Верно.
Мадлен. И он каждый раз будет вас оставлять. По-другому быть не может. (Мадлен передергивает плечами при мысли о неизбежности.) Вот и все. Он сбежит с откормленной американкой — кровь с молоком, роскошная фигура — и обретет Бога.
Фрэнсис. Откуда вы знаете?
Мадлен. Так, догадка. Просто, как правило, Бог принимает именно такое обличье, когда предстает перед адвокатами средних лет. И «средних лет» — это еще мягко сказано! Разве я не права? (Мадлен решительно жестикулирует). Забудьте об этом. Забудьте о нем.
Фрэнсис. Вы, кажется, очень веселы сегодня.
Мадлен. Да, я в прекрасном настроении. Почему бы мне не быть веселой? Ведь корабли ходят.
Фрэнсис. Спасибо за напоминание.
Мадлен. Не за что. (Мадлен выглядит довольной).
Фрэнсис. А вы чем собираетесь заняться?
Мадлен. Когда?
Фрэнсис. Сегодня, когда я уеду.
Мадлен. Чем займусь? Я закрою за вами вон ту дверь и вернусь к работе.
Фрэнсис. Это то, что вы обычно делаете? Каждый день?
Какое-то время Мадлен с теплотой смотрит на Фрэнсис через столик.
Мадлен. В этом находишь удовлетворение, понимаете? Вы согласны?
Фрэнсис. Несомненно.
Мадлен. Особенно, когда стареешь.
Фрэнсис. Конечно.
Мадлен улыбается про себя.
Мадлен. В конце концов, какие еще могут быть высшие стимулы к работе? Амбиции? Вряд ли. Чтобы заявить о себе? Это я уже сделала. Как бы мало это для меня ни значило. Для собственного роста? Роста — куда? Нет. Я работаю только потому, что мне это необходимо.
Фрэнсис. А чем вы, собственно, занимаетесь?
Мадлен. Происхождением вещей. Я специалист по происхождению. Устанавливаю, что из чего произошло. В отличие от вас. Я делаю открытия. Вы же можете только делать выводы и теоретизировать, когда перед вами полная картина. А кто эту полную картину составляет? (Мадлен трясет головой, словно отвечая на свой собственный вопрос.) Говорят, наука — вещь сухая. А мне она никогда не казалась сухой, потому что наука всегда что-то дополняет. Она тебе говорит: «А еще вот это можно добавить». «А вот тут этого не хватает». В этом столько умиротворения. И удовольствия. (Мадлен умолкает, затем ее настроение меняется).