Большой зал «Арахиса» был битком набит военными моряками и потёртыми на вид ребятами из торгового флота, в голове сразу стало тесно от гомона голосов, а в лёгких – от сигаретного дыма.
Джеймса Хьюстон нашёл у сцены, протолкнулся к нему и протянул руку.
– Сваливаю я из Ёкосуки, браток! Снова на борт! – объявил он первым делом.
Приветствие потонуло в музыке оркестра – выступал квартет каких-то местных японских подражателей «Битлов» в ослепительно-белых костюмах и с чёлочками. Джеймс сидел в гражданской одежде за небольшим столиком и тупо глазел на музыкантов, не замечая ничего вокруг, так что Билл прицельно запустил ему в открытый рот солёным орешком.
Джеймс указал на оркестр:
– Вот ведь цирк с конями! – чтобы было хоть сколько-нибудь слышно, ему пришлось кричать.
– Ну чё тут сказать? Здесь тебе не Финикс.
– Это почти так же нелепо, как ты во флотской униформе.
– Меня отпустили два года назад, а я на сверхсрочную зачислился. Не знаю – просто взял вот и записался.
– Ты чё, бухой был, что ли?
– Ну да, прибухнул чуток, ага.
Билл Хьюстон был приятно удивлён: брат-то, оказывается, больше не мальчик! Джеймс носил стрижку ёжиком, отчего его челюсть мощно выдавалась вперёд, и сидел ровно, не вертелся и не ёрзал. Даже в штатском платье выглядел как солдат.
Они заказали кувшин пива и сошлись на мнении, что, за исключением немногих странных моментов, вот как этот бар «Арахис», Япония им обоим вполне по вкусу – хоть Джеймс пока и провёл в этой стране в общей сложности шесть часов в перерывах между полётами и наутро уже должен был сесть в новый самолёт и лететь во Вьетнам; по крайней мере, о японцах оба отозвались вполне положительно.
– Я тебе вот чего скажу, – произнёс Билл, когда оркестр удалился на перекур и стало слышно друг друга, – у этих япошек тут всё такое ровненькое и квадратное, как под линеечку. Ну а в тропиках, браток, – там одно дерьмо, дерьмо на дерьме сидит и дерьмом погоняет. У каждого мозги давным-давно спеклись и закипели.
– Вот и мне то же самое рассказывают. Думаю, и сам всё узнаю.
– А насчёт того, как там воюется?
– А что насчёт этого?
– Чего говорят?
– Да в основном-то, говорят, всё просто: стреляешь по деревьям, а те отстреливаются в ответ.
– Ну а реально-то как оно? Хреново?
– Думаю, сам всё узнаю.
– Ссышься?
– Я тут во время подготовки как-то видел, как один парень другого подстрелил.
– Да ну?
– Прямо в жопу попал, представляешь?! Но это случайно было.
Билл Хьюстон сказал:
– Это что, при мне как-то в Гонолулу один чувак другого замочил.
– В драке, что ли?
– Ну как, тот гондон другому гондону денег был должен.
– И как это случилось, в кабаке?
– Нет. Не в кабаке. Чувак этот подошёл со двора к его дому, встал под окном, позвал. Мы тогда с ним мимо проходили, вот он и говорит: «Погоди, говорит, мне тут надо с одним чуваком перетереть, он мне денег должен». Так они с минуту где-то трындели, а потом тот чувак, ну, который со мной-то был, – вот он, значит, взял да и шмальнул в того, в другого-то. Прицелился из пушки прямо в оконную сетку, братан, да и бабахнул разок, вот так. Из сорок пятого автоматического, да. А тот чувак вроде как на спину хлопнулся у себя там в квартире.
– Да ты гонишь!
– Нет. Всё по-честному.
– Серьёзно, значит? Ты сам при этом был?
– Да мы просто шлялись себе без дела. У меня и в мыслях не было, что он собирается кого-то завалить.
– Ну а ты-то чё?
– Да я-то едва в штаны не наделал со страху. А он оборачивается, суёт пушку под рубашку и такой: «Эй, идём-ка опрокинем по пивчанскому!» Словно ничего и не было.
– И как же ты всё это… прокомментировал?
– Да как-то вообще не возникло желания об этом упоминать.
– Понимаю – ну типа, бля, чё тут скажешь-то?
– Можешь не сомневаться, я всё гадал, что́ он думает обо мне как о свидетеле. Я ведь почему тогда рейс пропустил-то? Да потому что он был в команде, вот почему! Если б я с ним тогда вышел, то все восемь недель глаз бы не сомкнул.
Братья одновременно отхлебнули из кружек, а потом принялись рыться в закромах памяти, ища, о чём бы поговорить.
– Когда этого парня в жопу-то подстрелили, – нарушил молчание Джеймс, – его сразу шок хватил.
– Блин. Тебе сейчас сколько лет?
– Мне?
– Ну да.
– Почти восемнадцать, – ответил Джеймс.
– Тебя что же, семнадцатилеткой на службу приняли?