— Главное уже сказано, — оборвала ее старуха, но голос ее стал почти мягким. — Теперь ты можешь войти, только стой молча.
Джессика вошла в комнату, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной. Мой сын жив, думала она. Мой сын жив и… он Человек. Я знала это… но… он жив. Теперь я тоже смогу жить. Она ощущала спиной тяжелую и прочную дверь. Все в комнате казалось необыкновенным, все поражало ее.
Мой сын жив!
Поль посмотрел на мать. Она сказала правду. Ему захотелось остаться одному, чтобы хорошенько все обдумать, но он знал, что не может уйти, пока его не отпустят. Старуха обрела власть над ним. Они говорят правду. Его мать прошла такое же испытание. За этим скрывается какой-то чудовищный умысел… и боль, и страх были именно чудовищными. Он угадывал этот их умысел: они играют против всех. Здесь у них своя собственная выгода. Поль почувствовал, что его тоже втянули в игру. Но конечная цель игры была ему пока неизвестна.
— Когда-нибудь, малыш, — сказала старуха, — ты, может, будешь так же стоять под дверью. Для этого тоже нужно силы.
Поль опустил глаза на руку, ту, что прошла через боль, потом посмотрел на Преподобную Мать. Ее голос звучал так, как ему еще никогда и ни у кого не доводилось слышать. Слова были огранены словно алмазы. Каждое из них переливалось внутри себя. Он чувствовал, что на любой вопрос он получит такой ответ, который вознесет его из этого скучного, обыденного мира куда-то очень высоко.
— А зачем вы проверяли меня на Человека?
— Чтобы ты стал свободным.
— Свободным?
— Когда-то давно люди понадеялись на машины, думая, что с их помощью смогут сделаться свободными. Но вместо этого машины помогли меньшинству поработить большинство.
— «Да не дерзнет никто создавать машину по образу и подобию человеческого разума», — процитировал Поль.
— Правильно. — Преподобная Мать одобрительно кивнула. — Так сказано в Истории Бутлерианского Джихада и Оранжевой Католической Книге. Но на самом деле в Оранжевой Книге должно быть сказано: «Да не дерзнет никто создавать машину, подменяющую человеческий разум». Ты когда-нибудь изучал вашего ментата?
— Суфир Хайват обучает меня.
— После Великого Восстания человечество отбросило свои костыли. Начал развиваться человеческий мозг. Появились школы, где стали использовать человеческие способности.
— Бен-Джессерит?
— Да. Из всех древних школ сейчас сохранились две: Бен-Джессерит и Космическая Гильдия. Гильдия занимается почти исключительно математикой. У нас, в Бен-Джессерите, немного другие задачи.
— Политика, — сказал Поль.
— Кул вахад! — старуха бросила свирепый взгляд на Джессику.
— Я ему ничего не говорила, Ваше Преподобие, — отозвалась та.
Преподобная Мать снова обратилась к Полю:
— Ты сделал правильный вывод, хотя у тебя не было почти никаких исходных данных. Конечно, политика. Те, кто создавал Бен-Джессерит, понимали, что через всю человеческую историю должна проходить нить преемственности. Они видели, что это не получится, если не разделить человечество на два стада: одно — стадо людей, а другое — животных. Для сохранения чистоты породы.
Ее слова внезапно перестали сверкать бриллиантовым блеском. Поль уловил это чутьем, которое его мать называла инстинктом истины. И вовсе необязательно, что старуха его нарочно обманывала. Очевидно, она сама верила тому, что говорила. Но подлинные причины лежали глубже.
— А почему мне мама рассказывала, будто многие выпускницы Бен-Джессерита не знают своих родителей?
— Все генетические линии хранятся в наших архивах. Твоя мать знает, что, если она вышла из Бен-Джессерита, значит, она из того стада.
— Тогда почему ей запрещается знать, кто ее родители?
— Некоторые знают… Но большинство — нет. Например, нам могло бы понадобиться скрестить ее с близким родственником, чтобы получить необходимую доминанту в генетическом коде. Мало ли какие у нас возникнут соображения!
И снова его инстинкт правды почувствовал неладное. Поль сказал:
— Вы слишком много на себя взяли.
Преподобная Мать недоуменно посмотрела на него: Он, кажется, нас критикует?
— Да, мы несем тяжелую ношу, — сказала она вслух.
Поль почувствовал, что он все больше и больше приходит в себя после испытания. Стараясь глядеть на нее спокойно, он спросил: