— Это лозунг Бутлерианского джихада, записанный в Оранжевой Католической Библии, — подхватила старуха. — Ты что, учился на ментата?
— Я лишь приступил к этому под руководством Зуфира Хавата.
— Великое восстание смело все эти костыли и подпорки к человеческому созданию. Оно побудило человеческий разум к совершенствованию. Чтобы развивать заключенные в человеке возможности, были открыты специальные школы.
— Такие, как школа Бене Гессерит?
Старуха утвердительно кивнула:
— Бене Гессерит, как и Космический Союз, продолжает традиции школ древности. Но этот последний придает решающее значение математике, в то время как для Бене Гессерит главное…
— Политика, — закончил за нее Пол.
— Кулл вахад! — воскликнула старуха и сердито посмотрела на Джессику. — Я ничего ему не рассказывала, — возразила та.
Преподобная мать обратилась к Полу:
— Ты высказал замечательную догадку. Действительно, политика. Именно в ней нуждается человеческий род, чтобы не прервалась его нить. Однако при этом надо все время иметь в виду, что между высшими интересами общества и животными инстинктами существует неразрывная связь. Нельзя нарушать ее, если ты заботишься о будущих поколениях.
Слова старухи внезапно потеряли для Пола специфическую остроту. Он почувствовал наступление того, что его мать называла инстинктом правды. Не то чтобы Преподобная лгала, просто она верила в то, что говорила. Пол ощутил в себе ту же таинственную цель.
— Но мать говорила мне, что последователи школы Бене Гессерит не знают своих родителей, — вставил он.
— Генетические линии сохранены в наших записях, — возразила старуха. — Тогда почему моя мать не знает своей?
— Некоторым дано узнать, чей род они продолжают, но только очень немногим. Мы бы могли, например, захотеть брака твоей матери с ее близким родственником, чтобы усилить генетическое влияние на потомков. Ведь для этого может существовать масса причин…
И снова Пол почувствовал в ее словах полуправду. Он сказал:
— Вы много на себя берете!
Преподобная мать удивленно посмотрела на мальчика:
— Мы несем на себе бремя большой ответственности!..
— Вы сказали, что я могу стать… как это? Квизатцем Хедерахом? Это нечто вроде Гома Джаббара в образе человека?
— Пол, — с укоризной произнесла Джессика, — ты не должен говорить таким тоном с…
— Я справлюсь сама, — остановила ее старуха. — Скажи мне, мальчуган, что тебе известно о предсказательном веществе?
— Его принимают, чтобы отличить ложь от правды, так говорила мне мать.
— Ты когда-нибудь видел транс правды?
— Нет!
— Это вещество опасно, — сказала старуха. — Оно дает внутреннее видение Оно усиливает не только твою память, но и память предков, благодаря чему можно заглянуть в далекое прошлое Однако это доступно только женщинам. — Голос старухи стал печальным. — Но и мы в этом ограниченны: мы можем видеть только прошлое женщины. Правда, в старинных книгах сказано, что однажды мужчина получит этот дар и сможет увидеть не только женское прошлое, но и мужское.
— Это будет Квизатц Хедерах? — спросил Пол.
— Да Многие испытывали на себе предсказательное вещество, но безуспешно.
— Их попытки заканчивались неудачей?
— Если бы! — она покачала головой. — Их попытки заканчивались гибелью.
Глава 2
Попытка понять Муаддиба, не поняв его смертельных врагов, — это попытка увидеть правду без знания лжи. Это попытка понять, что такое свет, не зная, что такое тьма. Это просто невозможно.
Принцесса Ирулэн.
Руководство Муаддиба.
Большой круглый шар — выпуклое изображение Вселенной — вращался под нетерпеливой рукой, унизанной драгоценными перстнями. Глобус был надет на стержень, укрепленный в одной из стен комнаты, не имеющей окон; три другие стены были увешаны полками, заполненными книгами, папками, магнитными записями и фильмами Освещалась комната золочеными шарами ламп.
В центре комнаты стоял эллиптический стол желто-розового цвета. Его окружали кресла. В одном из них сидел круглолицый темноволосый юнец лет шестнадцати с мрачным взглядом. В другом расположился стройный, небольшого роста мужчина с женственными чертами лица. И юнец и мужчина смотрели на глобус и на человека, вертевшего его.
Из-за глобуса послышалось хмыканье, и басистый голос произнес:
— Вот она, Питер, величайшая ловушка в мире. И герцог непременно угодит в нее! Где ему тягаться со мной!
— Разумеется, барон, — прозвучал в ответ мелодичный тенор.
Полная рука отпустила глобус, и его вращение прекратилось. Теперь глаза всех находящихся в комнате могли созерцать его неподвижную поверхность Этот глобус был из числа тех, что делаются для богатых коллекционеров или для правителей планет империи Он был отмечен характерным мастерством, которым славились ремесленники соответствующей планеты.
Полная рука снова опустилась на глобус.
— Я пригласил вас сюда для того, чтобы вы, Питер, и вы, Фейд-Раус, посмотрели вот на эту область между шестьюдесятью и семьюдесятью градусами. Лакомый кусочек, не правда ли? Здесь есть и моря, и озера, и даже реки. Ее не спутаешь ни с чем — это Арена единственная и неповторимая! Превосходное место для единственной в своем роде победы! Улыбка тронула губы Питера.
— Только подумать, барон, падишах империи верит в то, что отдает герцогу вашу часть планеты!
— Подобные слова не имеют смысла, — загремел барон. — Ты сказал это, чтобы смутить юного Фейд-Рауса, моего племянника. Но в этом нет никакой необходимости.
Угрюмый юнец завозился в своем кресле, разглаживая на себе черное трико. В этот момент в дверь за его спиной постучали, и он резко выпрямился.
Питер поднялся, подошел к двери и открыл ее ровно настолько, чтобы можно было принять записку, скатанную в трубочку. Закрыв дверь, он развернул листок и рассмеялся.
— Ну? — повелительно спросил барон.
— Этот глупец прислал нам ответ, барон.
— Атридесы никогда не могли себе отказать в благородном жесте. Что он там пишет?
— Он очень неучтив, барон. Обращается к вам просто, как к Харконнену. Никаких титулов!
— Это достаточно славное имя само по себе, — проворчал барон. Голос выдавал его нетерпение — Так что же пишет дорогой Лето?
— Он пишет: «Ваше предложение о встрече неприемлемо Я, имея достаточно много случаев убедиться в Вашем вероломстве, отвечаю Вам отказом».
— И?
— "Жаль, что это качество все еще процветает в империи". И подпись: «Граф Лето Арраки».
Питер рассмеялся.
— Граф Арраки! Господи! До чего же смешно!
— Замолчи, Питер, — сказал Барон. Тот сразу умолк. — Так, значит, вражда? И он использует это старое милое слово «вероломство», такое богатое традициями, будучи уверенным, что я пойму намек?
— Вы сделали шаг к миру, — сказал Питер.
— Для ментата ты чересчур разговорчив, Питер, — заметил барон, а про себя подумал: «Я должен от него поскорее избавиться. Теперь в нем нет надобности».
Барон посмотрел на своего наемного убийцу и только сейчас заметил в нем то, что сразу бросалось в глаза посторонним: блеклые глаза ментата были лишены какого бы то ни было выражения.
Усмешка скользнула по лицу Питера.
— Но, барон! Я никогда не видел более утонченной мести. Заставить Лето обменять Каладан на Дюну, и безо всяких условий, только потому, что так приказал император! До чего же остроумно с вашей стороны!
Барон холодно произнес:
— У тебя недержание речи, Питер!
— О, я счастлив, мой барон. Вы же… вас точит ревность.
— Питер?
— Но, барон! Разве не достойно сожаления то, что вы не можете сами привести в исполнение этот замечательный план?
— Когда-нибудь я задушу тебя, Питер!
— Ну конечно, барон! Но с добрым поступком никогда не следует спешить, не правда ли?
— На что ты рассчитываешь, Питер?
— Мое бесстрашие удивляет барона? — спросил Питер. Его лицо превратилось в хитрую маску. — Ага! Но я заранее предчувствую тот момент, когда ко мне подошлют палача. Вы будете сдерживаться, пока я буду вам полезен. Преждевременное убийство будет расточительно, я еще могу принести вам пользу. Я знаю, что Дюна — прекрасная планета. Мы не будем в убытке, не так ли, барон?