Было интересно наблюдать за Коулом, иногда склонявшимся перед столом, и, казалось, он открывался передо мной еще одной своей гранью. Несмотря на массивные пальцы, он с хирургической точностью выкладывал узор из черных фишек на доске и сейчас был собой. Настоящим. В этой маленькой простой комнатке с обшарпанными стенами и далеко не новой мебелью. Без налета пафосного глянцевого Гонконга с его пентхаусами класса люкс, дорогими машинами, гольф-клубами и личными массажистами. И я вновь ловила странные ощущения — несмотря на то, что его глаза по-прежнему оставались неживыми и напоминали холодный зрачок объектива, меня это не отпугивало, именно таким он мне нравился.
Уже чувствуя легкое головокружение, я перестала контролировать свою осанку и откинулась на спинку дивана рядом с Коулом, чувствуя его плечо. Он в, очередной раз зависнув рукой над доской, наконец, положил фишку в нужную позицию, а я, выдохнув струю сладкого дыма, склонила голову и улыбнулась. Почему-то эта игра, мелькание черных и белых фишек перед глазами, клубы неспешного дыма в комнате мне напомнили строки Бодлера, и я тихо про себя произнесла по-французски:
Как эхо отзвуков в один аккорд неясный,
Где все едино, свет и ночи темнота,
Благоухания и звуки, и цвета
В ней сочетаются в гармонии согласной.
Лин бросила на меня внимательный взгляд и с интересом спросила:
— Что это означает?
— В смысле? — тихо спросила я и тут же поняла, что произнесла эти строки вовсе не про себя.
— Твой французский спич…
Мужчины никак не отреагировали, а я покраснела и смутилась, в очередной раз ловя себя на ощущении, что рядом с Коулом я пребывала в перманентном состоянии “сыворотки правды”. Даже мои мысли, пусть и под воздействием кальяна, проступали наружу.
— Я не думала, что произнесла вслух. Прости… Это Бодлер. “Цветы зла”, - ответила я, и понимая, что Лин интересен сам текст, перевела его прозой на английский, все еще чувствуя как мой голос и рифма витают над столом, смешиваясь с кальянным дымом.
— Красиво, — улыбнулась Лин.
— Кантонский тоже очень красивый, напевный, — ответила я.
— Хочешь, научу? — внезапно предложила она, и мои брови поползли вверх и от удивления, и от радости.
— Это будет для меня подарком, — закивала я, искренне желая поучиться чему-то новому, даже несмотря на то, что мое пребывание в Гонконге было лимитированным. — А я тебя могу поучить французскому… — предложила я, и Лин кивнула.
— Тогда завтра договоримся, — шепнула она, а я, все еще тушуясь и желая уйти от этого “французского казуса”, перевела взгляд на игру Коула и Ханга.
— Игра в го очень сложная?
— Правила простые, но стратегия сложная, — ответила Лин, а я, наблюдая за игрой, вновь спросила:
— Идет на время, как в шахматах?
Лин ответила жестом “когда как”, мужчины, казалось не отреагировали на мой вопрос, но мой голос вновь завис в тишине над столом, как и кальянный дым, и я вновь покраснела.
— Блиц быстрый, — внезапно Коул, продолжая выстраивать очередной узор.
Я была удивлена, что он ответил, потому что до этого игнорировал мои вопросы.
— Что такое блиц в игре го? — аккуратно спросила я у него, ухватившись за возможность разузнать побольше, а в последствии, может быть, и научиться этой игре.
— Вместо захвата территории убиваем камни.
— Убиваете камни? — с интересом спросила я, вспоминая слова Лин о жизни и смерти фишек.
— Кажется, это называется атари. Когда остается только один шаг до капитуляции, — вступила в разговор Лин, и, судя по тому, что мужчины её не поправили, она не ошиблась.
— То есть, что-то сродни шаху в шахматах… — предположила я и, увидев кивок Ханга, продолжила: — А как убивают камни?
Коул некоторое время молчал, однако, сделав ход, пояснил.
— Один из основных принципов в го — захват территории. Дамэ — это точки свободы. Дыхательные пункты, — и он обозначил пальцем комбинацию, где черные фишки в окружении белых имели возможность разрастаться. — Группа камней, которая не теряет свое дыхание — называется живой. Фишки, лишенные возможности ходить, снимаются с доски.
Я внимательно слушала Коула, старалась не пропустить ни слова и отмечала, что в дыме кальянной его голос казался умиротворенным, несмотря на безэмоциональный и лаконичный ответ.
— Жизнь и смерть камней… — задумчиво произнесла я, наблюдая, как Коул преграждает путь белым фишкам.
— В следующий раз я тебя все-таки обыграю, — усмехнулся Ханг, признавая свое поражение, и я улыбнулась, ловя себя на мысли, что болела за Коула и радовалась его победе.