Оттого я ощущаю, что весь сыр-бор в рецензиях и корреспонденции вокруг них о том, дружелюбны ли, милосердны ли, дают ли пощаду (на самом деле дают) мои «добрые народы», — совершенно мимо цели. Некоторые критики, кажется, порешили выставить меня простодушным юношей, вдохновленным, так сказать, духом С-Флагом-на-Преторию, и своевольно искажают сказанное в моем повествовании. Нет у меня такого духа, и он не проявляется в моей истории. Одной фигуры Дэнетора достаточно, чтобы это показать; но я не сделал ни один из народов с «правой» стороны, — ни хоббитов, ни Рохиррим, ни людей Дэйла или Гондора, — сколько-нибудь лучше, чем были, есть или могут быть люди. У меня не «воображаемый» мир, а воображаемый момент в истории «Средиземья» — нашей обители».
В 1958 г. Толкин писал: «Могу сказать, что все это «миф», а не что-то вроде новой религии или видения. Насколько я знаю, это просто вымысел моего воображения, отражающий единственно возможным для меня способом кое-какие мои представления (смутные) о мироздании. Единственное, что могу сказать, — будь это реальной «историей», трудно было бы привести страны и события (или «культуры») в согласие с нашими сведениями, археологическими или геологическими, касательно ближайших или отдаленных частей называемого ныне Европой; хотя о Шире, к примеру, определенно утверждается, что он находится в этом регионе. Я мог бы подогнать все с большей надежностью, если бы история не развилась настолько далеко, прежде чем вопрос хотя бы встал передо мной. Сомневаюсь, что этим бы многое выиграл; надеюсь, что определено долгая, но нечеткая брешь во времени от Падения Барад-Дура до нашей Эры достаточна для «литературной достоверности» — даже с учетом тех читателей, которые знакомы с известным или допускаемым относительно «доистории».
Я, как полагаю, сконструировал воображаемое время, но ногами остался на месте — на матушке-земле. Я предпочитаю это нынешней моде отыскивать отдаленные шары в «космосе». Сколь бы они ни были любопытны, они чужие, и их не любишь кровной любовью. Средиземье (в известной мере и если уж такое примечание неизбежно) — не моя выдумка. Это модернизация или видоизменение («перверсия», по Словарю Современного Английского) старого слова, обозначавшего населенный мир людей, ойкумену: срединный, потому что он туманно представлялся расположенным посреди окружных Морей и (в северном воображении) между льдами Севера и огнями Юга. Древнеанглийское middan-geard, средневековое английское midden-erd, middle-erd. Многие рецензенты, кажется, приняли Средиземье за другую планету!
Теологически (если термин не слишком высокопарен) я воображаю картину менее диссонирующей с тем, во что некоторые (включая меня самого) верят как в истину. Но поскольку я умышленно писал сказание, которое выстроено на некоторых «религиозных» идеях или из них, но не является их (или чего-то иного) аллегорией, не поминает их всуе, а всего менее проповедует их, то не отступлю теперь от этого метода и не дерзну заниматься теологическими расследованиями, к каковым непригоден. Но могу сказать, что если это сказание вообще «о» чем-либо (кроме как о себе), то, кажется, не стоит расширительно полагать, будто оно о «власти». Поиск власти только властный мотив, запускающий ход событий и, думаю, сравнительно неважен. Главным образом оно касается Смерти и Бессмертия; а также способов «побега» — повторяющейся долготы и сберегающей памяти».
Фаза пятая: неподведенный итог
Заключительный этап работы Толкина над «Легендариумом» связан, разумеется, в первую очередь с созданием «Властелина Колец». Уже само написание эпопеи, а затем и ее публикация побудили Толкина обратиться к своей «мифологии», местами глубоко переработать ее. На пути к так и не состоявшейся (за вычетом Приложений к роману) прижизненной публикации толкиновские мифы претерпевали разнообразные изменения, порождая зачастую прямо противоречащие друг другу варианты. К тому же Толкин теперь уделял не меньше внимания религиозно-философскому обоснованию своего «вторичного мира» в сравнении с повествовательными трудами и традиционными языковыми штудиями. В итоге из-под пера писателя за более чем два десятка лет вышли десятки произведений самого разного формата, в значительной части неоконченных иди неотделанных. Именно такая судьба постигла «Сильмариллион», часть последних глав которого так и осталась недоработанной.