А на стене светильника отсвет дрожал.
Хонгор поднес к обнаженной груди кинжал,
Ханшу схватил за нежную шею, сказав:
"Джангар великий, владыка многих держав,
Ханшу свою разлюбил - неземную Шавдал,
Он обезумел теперь от новой любви,
Только тобой он и бредит в своем дому.
И приказал он тебя доставить ему,
Хана Джилгина убив... Госпожа, назови
Место, где сабля хранится, что хана сразит!"
Молвила ханша: "Воистину срам и стыд!
Семь поколений, считая от первого дня,
Эти владыки не спорили никогда,
Не причинили ни разу друг другу вреда,
Так почему ж из-за женщины, из-за меня,
Столько теперь погибнет коней без следа,
Столько прольется безвинной крови людской!
Только подумаю: грех великий какой
На душу ляжет мою,- заране дрожу".
Крупные слезы текли из прекрасных очей.
Хонгор опять приказал: "Скажи!" - "Не скажу.
Множество самых прославленных силачей
С мужем боролось - не справился ни один:
Всех побеждал могучий владыка Джилгин!
Лучше домой возвращайся, вот мой совет",-
Молвила ханша. Хонгор воскликнул в ответ:
"Если уеду - убьет меня мой властелин.
Если останусь - убьет меня лютый Джилгин.
Думай не думай - конец повсюду один!"
Шеи прекрасной коснулся грозный кинжал.
"Скажешь теперь?- И смертью кинжал засверкал
Крикнула бедная ханша богатырю:
"Не потому, что охота, тебе говорю,
А потому говорю, чтоб себя спасти:
Сабля за ханским престолом лежит, в углу.
Саблю возьми, богатырь, и меня отпусти".
Хонгор вернулся назад в покой золотой,
Пальцем одним потушил светильник святой,
Ханскую башню поверг в кромешную мглу
И, перейдя через тридцать и пять человек,
Правую руку Джилгину саблей отсек.
Храбрый Джилгин, окруженный зловещей тьмой,
Вскакивает, за кушак хватает его,
В сторону правого ада кидает его,
Но, всемогущих предков потомок прямой,
Хонгор стоит на мизинце правой ноги.
Снова в смертельную схватку вступают враги,
Снова могучий Джилгин хватает его,
В сторону левого ада кидает его,-
Отпрыск. Ширки и достойный сын Шикширги,
Хонгор стоит на мизинце левой ноги.
Оба теперь хватаются за пояса,
Каждый бросает другого через плечо.
В ханском покое неистовый шум поднялся,
Стало от их дыханий бойцам горячо,
Богатыри просыпаются, смотрят во тьму,
С твердой уверенностью говорят меж собой:
"Наш властелин, если вступит с кем-нибудь
в бой, За ночь себя победить не даст никому.
Ляжем подальше, к стенам,- и вся недолга".
Хонгор, едва рассвело, поборол врага.
Хана Джилгина сунул в большую тулму.
Через плечо перекинул тяжкую кладь,
Даже не глядя на спящих богатырей,
Вышел, раскрыв чешуйчатых десять дверей,
Стал пробираться сквозь бесконечную рать...
Даже китайской иголке тонкой - и той
Некуда было воткнуться: с такой густотой
В Хонгрово тело впились наконечники пик!
Но богатырь к жестоким ранам привык,
Быстро он к сивому Лыске успел подойти,
Переломав наконечники на пути.
Приторочил он к седлу большую тулму,
Сел на коня, пустился в обратный путь.
Множество пик полетело вдогонку ему,-
В сивку вонзились, в Хонгрову спину и грудь.
Но посмотрите, сивко хангайский* каков:
Вверх он проделал одиннадцать тысяч прыжков,
Вниз он проделал одиннадцать тысяч прыжков,-
И наконечники выпали сами собой.
Хонгор поехал знакомой уже тропой
И проскакал девяносто дней и ночей.
Нет ни людской, ни звериной жизни вокруг...
Топот коней к нему доносится вдруг:
Тридцать и пять догоняют его силачей,
А впереди летит богатырь Мал-Улан.
"Если одним ударом секиры своей
Всадника я не сражу,- кричит великан,-
Смерть от руки Джилгина тогда я найду,
В будущей жизни буду наказан в аду
Ханом Эрликом*, великим судьей мертвецов!"
И обнажил он секиру - грозу храбрецов,
Между лопатками страшный нанес удар,
И зазвенела сталь, запылали, как жар,
Верхние две застежки тяжелой брони,
В разные стороны разлетелись они,
В спину железо вонзилось, и кровь бежит,-
Вытащить эту секиру с трудом удалось.
Хонгор помчался быстрее, делая вид,
Что не заметил удара... Пронзали насквозь
Хонгрово тело тысячи копий и стрел,-.
Хонгор не чувствовал их и дальше летел.
Богатыри, броня Джилгиновых дел,
Следовали неотступно невдалеке.