Буйные кони примчались на водопой,
К девственно-белой влаге нагорных ключей.
За табуном следили войска силачей...
Были потоки воды, как небо, чисты,-
Губ и копыт не мочили кони в ключах.
Воин взглянул - у него потемнело в очах:
Недалеки уже гривы коней и хвосты
От превращения в крылья, копыта - в сталь.
И человеческий облик принял Мингйан.
Он заорал, сотрясая горную даль,
Он заорал, сотрясая небесную синь,
Он заорал, обтрясая седой океан,
Грозным, великим голосом диких пустынь.
И заорал он еще раз над крутизной
Грозным, великим голосом чащи лесной.
Сказывают: когда заорал богатырь,
Лопнул у тигра оглохшего желчный пузырь...
Кони, запрядав от окрика смельчака,
Перепугавшись, восставив хвосты в облака
И растоптав многотысячные войска –
Мощную стражу свою - понеслись на восток.
Сел на Соловку Мингйан, и когда ездок
За табуном пустился,- казалось не раз:
Многотюменное войско скачет сейчас,
А приглядеться - мелькает один лишь Мингйан,
И перед всадником, ужасом обуян,
Мчался табун, будто брезгуя прахом земным,
Облако пыльное следовало за ним.
От развевавшихся тонких конских волос
Пение скрипок и гуслей над миром неслось.
Сказывали: турецкий хан золотой
Кушать изволил тогда свой полуденный чай.
Чашку откушал, вторую, перед собой
Третью поставил - но чай пролился невзначай.
"Видел я сон в одну из недавних ночей.
Будто бы со стороны восходящих лучей
Ада исчадье, шулмус явился ко мне.
Из-за величия наших пышных пиров
Я позабыл об этом ужасном сне.
Люди, каков над нами небесный покров?
Ну-ка, взгляните!" Пришел с ответом слуга:
"Мой повелитель! Багряной пыли дуга
Обволокла нашу землю и небеса".
Важный с престола турецкий хан поднялся,
Мимо дрожащих прошествовал богатырей,
Через тринадцать распахиваемых дверей
Вышел наружу, взглянул на восток и сказал:
"В сторону Джангра кто-то угнал боевых
Добрых коней, коней пестро-желтых моих!"
И расспросить охрану султан приказал.
"Чудилось нам,- отвечала охрана тогда,-
Будто напали стотысячные войска,-
Но одного заметили мы ездока".
И, по приказу турецкого хана, тогда
Богатыри государства явились к нему.
"Э, значит, есть еще в этом мире кому
С нами тягаться!"- послышались голоса.
Молвил султан: "Державы турецкой краса,
Угнаны все пестро-желтые скакуны
В сторону Джангра, в сторону Бумбы-страны.
Должен быть пойман угонщик, доставлен живым".
И приказали тогда коневодам своим
Храбрый Цаган и тенгрия сын - Тёгя Бюс,
Чтоб оседлали коней... Совершенной на вкус
Выпив арзы, бойцы понеслись на восток.
А в это время Мингйан, удалой ездок,
Минул железных копий густые леса:
Всё растоптал табун, когда ворвался!
Чудилось: чащу древков повалил ураган!
Вскоре нагнал исполина Уту Цаган,
Меч обнажил он, хотел Мингйана рассечь,
Но великану помог Соловко тогда:
Он увернулся быстро и ловко тогда,
Воздух рассек Цагана кованый меч...
И поскакал быстрее соловый скакун,
И замелькали пред ним копыта коней –
Мчался десятитысячный буйный табун!
Так проскакали сорок и девять дней.
Мост промелькнул золотой, серебряный мост,
Вот уже башня великого Джангра видна,
Вот уже листья травы в человеческий рост...
Слышит Мингйан слова своего скакуна:
"Сбей одного из врагов и возьми на копье".
Тут показал Соловый уменье свое:
Только преследователи напали вдвоем –
Он извернулся и сжался в теле своем.
Поднял Уту Цагана Мингйан на копье
Вместе с его желто-пестрым куцым конем.
Тенгрия сын, Тёгя Бюс, в молодом пылу,
Прямо в Мингйана пустил из лука стрелу.
В шею Соловки могла бы вонзиться стрела,
Но роковую стрелу зубами поймал
Опытный всадник и надвое разломал.
Крикнул скакун Тёгя Бюса, грызя удила:
"Этому всаднику ты не уступишь ни в чем.
Недруг не лучше тебя владеет мечом.
Богатыря спасает Соловко его,
Эта увертка, эта уловка его,-
Так порази же четыре копыта коня!"
Прянула с лука и полетела стрела,
Взвизгнула тонко и засвистела стрела
И поразила четыре копыта коня. Молвил скакун:
"Горек жребий суровый твой.
Ранен в четыре копыта Соловый твой!
Только до вечера следующего дня
Я продержусь, а там - не сердись на меня.