Начато пиршество. Буйно бежит арака.
Черной рекой, арза проступает росой
На семипядевых лбах… Говор, пение, звон…
И, опьяненные радостью и арзой,
Воины расположились на отдых, на сон,
Богатыри, как убитые, падали с ног.
Вскоре заснули все, до единой души.
Также заснули и те, кто Джилгина стерег.
Грозный Джилгин, в глубокой ночной тиши,
Спрыгнул на землю, четыре столба поломав;
Входит он в башню Джангра, владыки держав,
И размышляет, оглядывая бумбулву:
«Если свирепого Хонгра домой унесу,
Люди подумают: мщу я Алому Льву.
Если великого Джангра домой унесу,
Скажут, что к этому жадность склонила меня.
Если Шавдал унесу, эту ханшу-красу,
Скажут, что женщина соблазнила меня, —
Слава дурная пойдет обо мне по всему
Белому свету… Лучше, — решил он, — возьму
Красноречивого Ке Джилгана в полон!»
Сладко храпел златоуст — красноречья нойон.
Грозный владыка Джилгин склонился над ним,
Крепко связал, положил на плечо плашмя.
Вот он идет и торопится. Шагом одним
Он переходит узкую реку, двумя —
Реку широкую, — движется птицы быстрей…
Утром, едва проникло сиянье небес
В Джангрову башню, — полчище богатырей
Разом проснулось. Где пленник? Пленник исчез!
Джангар сказал: «Проверьте коней-бегунцов,
Наших проверьте богатырей-храбрецов!»
Быстрых коней проверяют — правилен счет.
Богатырей проверяют — недостает.
Славного Ке Джилгана. Пропал златоуст!
Алому Хонгру дворец показался пуст,
Он закричал, посреди кругов становясь:
«Сивка домчит еще раз, хотя долговяз,
Сивка пойдет еще раз, хотя и ленив!
Эй, коневод, оседлай Оцола Кеке!»
И коневод побежал к прозрачной реке,
Сивку привел, в дорогу его снарядив.
Сивка помчался, ветер опередив.
Там, где копыта ступали, — такой глубины
Ямы остались, что каждый потом гадал:
«Что там, колодцы заброшенные видны?»
Глина, которую жеребец раскидал,
Встала большими курганами вдалеке.
Красная пыль, которую поднял Кеке,
Радугою в небосвод уперлась потом.
Резвость хангайского Лыски была такова,
Что богатырь на седле держался с трудом.
Восемь недель проскакал он знакомым путем.
Вот засверкала Джилгинова бумбулва,
Под полуденным небом, под правым углом.
Спешился Хонгор, стянул железным узлом
Ноги коня, вступил, ненасытный, в покой,
Десять дверей открывая с силой такой,
Что полетели щепки… Зашел он едва, —
Пленник взглянул на него в глубокой тоске…
Мучила воина, альчик вертя на виске,[8]
Ханская знать, стараясь узнать, какова
Сила и хитрость Джангровых богатырей.
Но Ке Джилган не изменит присяге своей,
Страха не знает Бумбы суровый боец.
Не говорит ни единого слова боец.
«Дело какое тебя сюда завело?» —
Хонгор спросил златоуста и тяжело
Всей пятерней ударил его по щеке,
Чтобы запомнил навек, не давался в плен!
Сел он за стол от владыки невдалеке.
Молвил советник Джилгина Бадма-Зюркен —
Старец, предсказывающий событий черед
Ровно на сорок и девять весен вперед
И повествующий с правдою на устах
О сорока девяти минувших годах:
«Хонгрова сила — и спорить с этим нельзя —
Всемеро больше силы Джилгина, друзья.
Хонгрово счастье — и с этим спорить нельзя —
Всемеро меньше счастья Джилгина, друзья.
Сопоставляя достоинства эти, скажу:
Хонгор и наш господин помириться должны,
Поводов для неприязни не нахожу».
Хонгор ответил: «Я саблю вложу в ножны,
Если нелицемерны ваши слова, —
С ним помирюсь я. Не знаю лишь, какова
Воля Джилгина, что
скажет ваш господин?» —
«Хонгор! Искать вражды не стану я.
Мир, Мир между нами!» — сказал
владыка Джилгин.
В честь богатырского мира устроили пир.
В пору, когда рекой растекалась арза,
Джангар Богдо летит, как степная гроза,
Веет над ним пестро-желтый стяг боевой,
А за нойоном, как тучи в день грозовой,
Мчатся шесть тысяч двенадцать богатырей.
Всадники спешились у дворцовых дверей.
Ровно четыре тюмена знатных детей
Вышло коней принимать и встречать гостей.