Вот что рассказал Самый Почитаемый. Достопочтенный Ананда, испытывая радость, поблагодарил Самого Почитаемого за его рассказ.
Джатака о пляске
Со слов: «Ты слух наш усладил...» — Учитель, живший в роще Джетавана, начал историю о многоимущем бхиккху. История эта сходна с той, что уже рассказывалась в "Джатака о высшей дхамме".
Учитель спросил у бхиккху:
«Правда ли, что ты многоимущ?» –
«Да, почтенный». –
«Как же ты сделался многоимущим?» Не слушая далее, бхиккху сорвал с себя одежды и предстал нагим пред Учителем.
«Тьфу! Срам!» — говорили люди. А бхиккху, покинув обитель, воротился в мир.
Монахи же, сойдясь в зале собраний, осуждали его, нечестивого, восклицая:
«Предстать пред Учителем в таком виде!» Учитель, войдя, спросил у монахов:
«О чём вы здесь беседуете?» Те ответили:
«О почтенный! Этот бхиккху утратил всякий стыд: словно деревенский малец, явился нагишом пред тобой, пред монахами, монахинями, послушниками и послушницами! Порицаемый всеми нами, он воротился в мир, утеряв Веру! Мы сидим и говорим о его непотребстве». Сказав на это:
«О монахи! Не только ныне ведь этот бхиккху утерял сокровище Веры: ведь ещё раньше он точно так же утратил невесту-сокровище!» — и Учитель поведал:
«Некогда, в стародавние времена, четвероногие выбрали царём льва, рыбы — рыбу Анаду, птицы — златопёрого селезня. А у златопёрого селезня была дочь-красавица, молодая утица. И пообещал он ей исполнить любое желание. Она пожелала выбрать себе мужа, какого захочет. Исполняя обещание, царь-селезень призвал всех птиц к себе в Гималаи. Гуси, павлины и прочие птицы, слетясь, уселись на огромной скале. Царь-селезень послал за дочерью, сказав: «Пусть придёт и выберет себе какого захочет супруга». Та оглядела собравшихся птиц и, завидев пёстрохвостого павлина с переливающейся, будто драгоценный камень, шеей, молвила: «Пусть он будет мне мужем!» Пернатые, приблизясь к павлину, сказали: «Дорогой! Царская дочь среди всех птиц выбрала тебя супругом!» Павлин, хмельной от радости, воскликнул: «Доныне вы ещё не узрели моего могущества!» И, забыв и стыд и совесть, пустился при всех в пляс, распушив крылья и обнажив срам. Молвив в смущении: «Нет в нём надлежащей скромности! Не отдам я ему своей дочери!» — златопёрый царь-селезень пропел такую гатху:
Ты слух наш усладил своим напевом чудным!
И шея хороша с отливом изумрудным!
И длинный яркий хвост, как веер, распушился!
Но ты пустился в пляс — и словно обнажился!
И царь-селезень сказал, что выдаст дочь за своего племянника, молодого селезня. Павлин же, устыдясь, полетел прочь».
Учитель повторил: «О монахи! Не только ныне ведь этот бхиккху утратил всякий стыд, он утерял сокровище Веры, а прежде он точно так же утратил невесту-сокровище!»
Окончив это наставление в дхамме, Учитель разъяснил джатаку, связав перерождения: «Многоимущий был тогда павлином, сам же я — царём-селезнем».
(Перевод с пали Б.А. Захарьина)
Джатака о Сатадхамме
Словами: "Объедков малость самую..." Учитель — он жил тогда в роще Джеты — начал рассказ о двадцати одном виде неподобающих деяний. Ибо в ту пору многие монахи зарабатывали себе на пропитание знахарством, работой гонцами или слугами на посылках, обменом выпрошенного на выпрошенное же и другими неправедными способами, коих насчитывался двадцать один.
Учитель же, когда ему стало известно о том, как монахи добывают средства для жизни, решил: "Велико ведь число таких монахов, что добывают себе пропитание неподобающими деяниями! И коль они будут продолжать зарабатывать себе на жизнь такими путями, то с кончиною не избегнут превращения в злокозненных яккхов и претов, возродятся упряжными быками, или обретут существованье в адах! Нет, их же пользы и счастия ради надо преподать им такой урок дхармы, чтобы они обрели сосредоточенность и понимание последствий своих поступков!"
И с этим он повелел созвать монахов и обратился к ним с такой речью:
— О монахи! Не следует в обретении чего-либо прибегать к двадцати одному неправедному способу, ибо неправедным путём обретённое подаяние в вашей чаше подобно раскалённому железному шару или страшному "халахала"! Сама мысль о таких "неправедных деяниях" была проклята и отвергнута всеми буддами и любыми ищущими пути! Вкушающему же подаяние, обретённое неправедным образом, нет ни радости, ни удовлетворения душевного! А само полученное так подаяние, по-моему учению, подобно тем отбросам, которые не стал есть и чандал! Вкушать его — значит обрести сомнительное "наслаждение", вроде того, которое получил юноша по имени Сатадхамма, когда отведал объедков чандала!
И, говоря так, Учитель поведал монахам о прошлом.
В стародавние времена, когда в Варанаси правил царь Брахмадатта, бодхисаттва обрёл своё новое рождение в лоне чандалки. Вырос чандал, и вот как-то раз отправился он из города по своим делам, прихватив в дорогу корзинку с варёным рисом и другими съестными припасами.
А в то же время, о котором речь, в том же Варанаси, в богатой семье брахманов — выходцев с северо-запада — подрастал некий юноша по имени Сатадхамма, что означает Помнящий о дхарме. И вот этот юноша, того же возраста, что и бодхисаттва, в тот самый день по каким-то своим делам отправился в путь, но не взял с собою в дорогу ни варёного риса, ни чего-либо иного съестного.
И вот те двое повстречались на проезжей дороге.
— Кто ты родом? — спросил юноша бодхисаттву.
Тот ответил:
— Я — чандал. А ты какого рода?
И юноша отвечал:
— А я — из рода брахманов, происходящего с северо-запада.
— Будем дальше странствовать вместе! — решили они и отправились в путь.
Когда на рассвете настало время вкушать утреннюю трапезу, бодхисаттва расположился в приятном местечке близ воды. Вымыв руки, он развязал завязки на своей корзине с припасами и сказал юноше:
— Не отведаешь ли моего риса, дружище?
— Нет, о чандал, — отвечал на то юноша, — нет мне толку в твоей пище, не нужна она мне.
— Ну, ладно, — сказал бодхисаттва и, не оскверняя всей пищи, что находилась в корзинке, достал из неё ровно столько рису, сколько ему было нужно для поддержания сил. Положив рис на пальмовый лист и отставив корзинку в сторонку, он принялся за еду. Покончив с трапезой, бодхисаттва выпил воды, омыл руки и ноги, сложил оставшуюся пищу обратно в корзинку и, промолвив: "Пошли, брахман!" — отправился вместе с юношей дальше. И у него, страдающего.
Весь день они находились в дороге, а с наступлением вечера спустились к воде и стали купаться. Когда, накупавшись, они вышли на берег, бодхисаттва вновь достал из корзинки свой рис и, не предлагая его больше юноше, приступил к трапезе. Утомившийся за день пути и проголодавшийся юноша-брахман стоял и, глядя на чандала, думал:
"Если б теперь он предложил мне пищи, я бы не отказался!"
Но чандал молча продолжал насыщаться.
"Этот чандал всё подбирает рис в шарики и ест их да ест, а мне ни слова не говорит! — терзался брахман. — Попрошу-ка я у него остатков. Что сверху и что он успел осквернить, я выброшу, а остальное можно и съесть!" Так он и поступил. Но едва он принялся за объедки, стало его мучить раскаяние. "Я сделал неподобающее, — подумал он. — Тем, что я ем остатки трапезы чандала, я опозорил себя, и семью, и род, и страну!"
И у него, страдающего и сожалеющего, вся съеденная им пища с кровью изверглась назад изо рта! "Я, глупец, из-за пустяка совершил столь недостойный поступок!" — сказал он себе и, в муках раскаянья и печали, спел такую гатху:
"Объедков малость самую,
С трудом добытых, я поел,
Но я ведь брахманом рождён,
И потому исторгнул их!"
Заливаясь слезами и восклицая: "Что теперь доброго ждать мне от жизни, после того как я свершил столь непотребное дело!" — юноша удалился в лесную глушь и пребывал там, никому не показываясь, пока не умер одинокою смертью.
Поведав эту историю о прошлом. Учитель заключил:
— О монах! Подобно тому, как юноша Сатадхамма, вкусив объедков чандала, не обрёл ни радости, ни наслаждения от насыщения недозволенной пищей, точно так же не обретёт ни радости, ни наслаждения тот среди вас, кто хоть и ушёл, следуя учению, из мира, но добывает себе средства к существованию недозволенными деяниями и насыщается тем, что получено им! Ибо у него, ведущего образ жизни, который осуждён и отвергнут Буддой, не будет ни радости, ни душевного удовлетворения!