Давным-давно здесь же в Варанаси жила преуспевающая семья, в которой соблюдали пять обетов. Был в ней единственный сын. Он был умён, учен и знал три Веды. Родители его холили и лелеяли. Гулять ходил он в компании сверстников-приятелей. Они любили мясо и рыбу, были не прочь выпить браги, а сам юноша ни мяса не ел, ни браги в рот не брал.
Приятели и подумали: «Раз он у нас непьющий, то и в складчине не участвует. Как бы его подпоить?» Собрались они раз и говорят:
— Что, приятель, не устроить ли нам угощенье?
— Нет, угощаться с вами я не пойду, вы ведь пьющие, а я нет.
— Ничего, мы для тебя молока захватим.
— Ну, тогда ладно, — согласился он.
Пройдохи пошли в парк и спрятали там в кульках из крупных лотосовых листьев крепкую брагу. Когда началась пирушка, юноше поднесли кувшин с молоком. Тут один из пройдох и говорит:
— Принесите-ка мне лотосового мёду.
Ему принесли кулёк из лотосового листа; он взял его, проткнул снизу дырочку и начал оттуда посасывать, а за ним и остальные.
— Что это такое? — спросил юноша.
— Дайте и мне.
Так он отведал браги — думал, что это лотосовый мёд. Предложили ему жаренного на углях мяса — он и от этого не отказался. А когда он был уже изрядно пьян, они признались:
— Это ведь не лотосовый мёд, это брага.
— Сколько же времени, выходит, я зря потерял! Знать бы раньше, до чего она вкусная! Дайте мне ещё!
Ему подливали, а он просил все ещё и ещё. Наконец брага кончилась. Тогда он снял с руки перстень и отдал им, чтобы выручить денег и достать ещё браги.
Так он пропьянствовал с ними весь день, вернулся домой с красными глазами, шатаясь, бормоча всякий вздор, и завалился спать. Отец увидел, что сын напился, дождался, пока он протрезвеет, и говорит ему:
— Дурно ты, сынок, поступил, что напился. Ты ведь из хорошей семьи. Чтоб это было в последний раз!
— В чем же я, батюшка, виноват?
— В том, что напился пьян.
— Оставь это, батюшка! Я в жизни ничего не пробовал вкуснее.
Брахман настаивал, а сын все своё:
— Нет, я не пить не могу.
— Вот беда! — подумал брахман, так и род наш прервётся, и богатство прахом пойдёт. И он сказал сыну:
— Сынок, собою ты красив,
И родом ты из брахманов.
А потому не пей совсем –
У нас это не принято.
Зарекись, сынок! Если не дашь зарока, то или сам я из дому уйду, или тебя прокляну, а тогда тебя из царства прогонят. — Все равно не могу я отказаться от браги, — ответил молодой брахман, –
Нет для меня питья вкусней,
Чем то, что ты мне запретил,
Отправлюсь по миру бродить
И браги разыщу себе.
Я ухожу из дому сам,
С тобою не желаю жить.
Я вижу, брахман, что тебя
Мой вид не слишком радует.
Делай что хочешь, а я пить не брошу, — заключил он.
— Ну что же, — сказал тогда брахман. — Если ты меня ни во что не ставишь, то и я на тебя махну рукой. Смотри, юнец, наследников мы и других себе родим. Проваливай, да поскорей, чтоб мы тебя не видели. Привёл он сына в суд, объявил там, что отрекается от него, и выгнал его из дому. А сын потом, жалкий, нищий, одетый в отрепья, бродил с черепной костью в руке, собирая в неё подаяние, как в чашку, пока не умер где-то под забором.
И свой рассказ Калахастин заключил предостережением:
«С тобою тоже будет так,
Прогонят из страны тебя,
Как выпивоху-брахмана».
Но царь не мог отказаться от своей страсти и в ответ на этот пример рассказал свою историю.
Однажды тот же самый Суджата, о котором я говорил в прошлый раз, пришел точно так же к подвижникам в парк. Они к нему в дом уже несколько дней не заходили, и он решил узнать, куда они подевались, а если найдёт их на месте, послушать их благие наставления. Он подсел к старшему подвижнику и слушал его наставления в дхарме, пока не стемнело. Подвижники стали было с ним прощаться, но он решил заночевать при них, в шалаше.
А ночью почтить подвижников явился со своей божественной свитой и небесными девами сам царь богов Шакра. Вся роща озарилась сиянием. Суджата проснулся и в удивлении высунулся из шалаша. Глядит, сам Шакра явился почтить подвижников, а с ним и его приближенные. Но едва увидел он небесных дев, как голова у него пошла кругом от страсти. Шакра посидел, послушал проповедь и отправился обратно к себе на небеса.
А домохозяин на утро поздоровался с подвижниками и говорит:
— Кто это, почтенные, приходил к вам ночью?
— Это Шакра, любезный.
— А что за красавицы сидели вокруг него? — Небесные девы.
Пришел он из парка домой и заныл:
— Дайте мне небесную деву. Хочу небесную деву...
Родные попробовали его провести: принарядили и привели к нему сначала его же жену, потом гетеру какую-то: вот, дескать, тебе небесная дева. Но он едва лишь взглянул, закричал:
— Образина это, а не небесная дева! Он и есть перестал, только ныл:
— Хочу небесную деву, — покуда не умер.
Жил ученик подвижников
Суджата по прозванию.
Небесной девы возжелав,
Он перестал и есть, и пить.
Ведь все земные радости
В сравнении с небесными –
Что против всей морской воды
На стебельке травы роса.
Вот так же, Кала, для меня
Нет слаще в мире кушанья.
И я без человечины расстанусь,
Верно, с жизнью.
«Да, редкий чревоугодник наш царь, — снова подумал военачальник. — Попробую все же вразумить его», — и возразил: — Даже воздушные странники-лебеди с золотым оперением — и те погибли, потому что ели мясо своих сородичей. И он рассказал такую историю.
Говорят, давным-давно на Пёстрой горе в Золотой пещере жило девяносто тысяч лебедей. Все четыре месяца дождей они безвылазно сидели в пещере. Вылети они, крылья у них намокли бы от дождя, и, отяжелев, они бы попадали в море. Всякий раз, когда приближалось время дождей, они собирали по озерам дикий рис и сносили его в пещеру. Этого рису им доставало на все четыре месяца. Когда с началом дождей они забирались в пещеру, живший у её входа паук по прозванию Шерстяной Пуп, ростом с тележное колесо, начинал ткать паутину. И за один месяц он успевал затянуть паутиной весь вход в пещеру. А нити той паутины были толщиной в воловью жилу. Лебеди загодя выбирали одного из своих, помоложе и посильнее, чтобы он прорвал паутину, когда дожди кончатся, и кормили они его вдвое против других.
Но в одно лето случилось так, что дожди шли подряд целых пять месяцев. Еда у лебедей кончилась. — Что же делать? — стали они совещаться и порешили есть свои яйца: «Живы будем — новых снесём». Съели яйца, принялись за птенцов, а потом и за больших лебедей. Через пять месяцев дожди прекратились, а паук к той поре соткать успел пять паутин. Лебеди же ослабели — ведь они ели мясо сородичей. Тот молодой лебедь, что должен был прорвать паутины и получал еды вдвое больше других, разлетелся, ударил, четыре паутины пробил, а в пятой завяз. Прибежал паук, откусил ему голову и выпил кровь. Пробовали и другие прорваться, да все застревали, и всех их паук пожирал. Так все лебединое племя и вымерло.
Калахастин заключил эту историю такими словами:
«Когда-то в прошлом лебеди,
Скитальцы поднебесные.
От пищи, им несвойственной,
Погибли целым племенем.
С тобою будет точно так,
Предупреждаю, государь:
Прогонят из страны
За трапезы запретные».
Царь хотел опять что-то рассказать себе в оправдание, но тут уж не стерпели горожане:
— Господин наш, военачальник! Какой толк уговаривать кровопийцу и людоеда? Гони его прочь из царства, коль не даёт зарока! Тут уж царь прикусил язык — ведь всех не переспоришь.
И военачальник спросил его ещё раз:
— Ну что, государь, дашь зарок?
— Нет, не могу.
Калахастин позвал всех царских наложниц, сыновей, дочерей и говорит царю:
— Государь, посмотри на своих родичей в их богатом убранстве, на советников, на царственную роскошь вокруг. Не губи ты себя, зарекись не есть человечину!
— Ради человечины всем поступлюсь.