— Давать не следует обещаний,
Которых потом не сможешь исполнить.
А ты говори и не сомневайся.
Исполню, хотя бы ценою жизни.
«Он говорит очень смело, — подумал Великий. — Похоже, от слова он не отступится. Хорошо! Но если своё главное желание — чтобы он закаялся есть человечину — я выскажу сразу же, то ему будет нелегко меня ослушаться. Лучше я сначала назову три других желания, а это пусть будет последним». И он произнёс:
— Арию арий всегда товарищ,
С умным разумный всегда сойдётся.
Хочу увидеть тебя столетним
Первое это моё желанье.
Услышав это, людоед исполнился радости. Он подумал: «Этот царь, из-за меня едва не лишившийся царства, желает теперь долгой жизни мне, отъявленному разбойнику, принесшему ему столько зла и покушавшемуся его съесть! Как же он ко мне расположен?» Людоеду и в голову не пришло, что в желании был скрытый умысел. И он в таких словах согласился ему последовать:
— Арию арий всегда товарищ,
С умным разумный всегда сойдётся.
Пусть ты увидишь меня столетним –
Да сбудется это твоё желанье.
Тогда Бодхисаттва сказал:
— Тех кшатриев, на дереве висящих,
Властителей, помазанных на царство,
Хочу, чтоб ты избавил их от заклятья –
Второе таково моё желанье.
Итак, вторым его желанием было сохранить жизнь ста пленникам-царям. Людоед и на это согласился:
— Тех кшатриев, на дереве висящих,
Властителей, помазанных на царство,
Согласен я избавить от заклятья –
Пусть сбудется твоё это желанье.
А как же они сами, те кшатрии, — слышали они их разговор или нет? Кое-что слышали, но не всё. Людоед развёл костёр поодаль от дерева, чтобы пламя и дым не повредили ему, а Великий разговаривал с ним, сидя между костром и деревом, поэтому слышали они их через слово. Теперь они стали ободрять друг друга: — Не бойтесь, скоро Сутасома усмирит людоеда. В этот миг Сутасома сказал:
— Пленил ты кшатриев больше сотни,
Продёрнул несчастным верёвки в ладони,
Льют они слезы и тяжко страдают.
Назад отпусти их в родные царства –
Это третье моё желанье.
Почему же Великий третьим назвал такое желание — чтобы людоед отпустил кшатриев обратно в их царства? А вот почему. Людоед ведь мог их и не съесть, но из страха, как бы они ему не отомстили, он мог либо оставить их своими рабами, либо просто убить и выбросить трупы, либо продать в рабство на чужбине. Потому Сутасома и пожелал освобождения царей особо. Людоед согласился:
— Пленил я кшатриев больше сотни,
Продёрнул несчастным верёвки в ладони,
Льют они слезы и тяжко страдают.
Но я отпущу их в родные царства,
Пусть сбудется это твоё желанье.
Только теперь Бодхисаттва назвал четвёртое желание:
— Царство твоё давно в запустенье,
Невзгоды подданных одолели,
Народ попрятался по пещерам –
Есть зарекись человечье мясо!
Четвертое это моё желанье.
На это людоед только хлопнул в ладоши и расхохотался: — Почтенный Сутасома, что это за речи! Разве я могу исполнить такое желание? Назови мне лучше что-нибудь исполнимое.
Ведь это моя любимая пища,
Из-за неё я в лесу очутился,
Как я могу от неё отказаться?
Прошу, назови иное желанье.
— Ты говоришь, что не можешь дать такого зарока — сказал ему на это Великий, — потому что тебе очень нравится человечина. Но тот, кто свершает грех ради удовольствия — просто глупец.
О воин! Кто равен тебе по рожденью,
Не должен давать своим прихотям воли.
И разве ты сам себе не дороже
Услад, что цари себе позволяют?
— Что же мне теперь делать? — встревожился людоед. — Я не могу ни Сутасому заставить взять обратно это желание, ни сам перестать есть человечину. И с глазами, полными слёз, он сказал:
— Мне столь по душе человечье мясо,
Что мне невмочь от него отказаться.
Имей снисхождение, Сутасома,
Прошу, назови иное желанье.
Бодхисаттва ответил:
— Кто прихотям своим бездумно потакает,
Гонясь за ними, тот себя напрасно тратит.
Подобно пьянице, что выпил чашу с ядом,
Страдать он тяжко после смерти будет.
А тот, кто, взвесив всё, их отсекает
И выбирает будущее благо –
Ведь так больной лекарство принимает, –
Блаженствовать тот после смерти будет.
Людоед жалостно возразил:
— Я мать свою и отца оставил,
Рукой махнул на все наслажденья,
Я ради мяса в лесу очутился:
Как от него я могу отказаться?
Великий сказал ему:
— Мудрые дважды не повторяют,
Благой человек своё слово держит.
Сначала сказал ты: «Исполню желанья».
Теперь говоришь ты совсем иное!
Великий напомнил ему:
— Ты же сам сказал мне:
«Давать не следует обещаний,
Которых потом не сможешь исполнить.
А ты говори и не сомневайся.
Исполню, хотя бы ценою жизни».
И он продолжал, стремясь воодушевить людоеда:
— Муж, кому дорога добродетель,
С жизнью расстанется, но не с дхармой.
Благой человек своё слово держит.
Что обещал, то скорее исполни,
И ты тогда, превосходный воитель,
В делах приблизишься к совершенству.
Чтоб руку сохранить — отдай богатства;
Чтобы себя спасти — рукой пожертвуй.
Но чтобы дхарму соблюсти, муж благородный
Отдаст богатство, руку, даже жизнь.
Так Великий убеждал его в том, что должно следовать истине, а затем напомнил, как надлежит чтить учителя:
— Учитель, преподавший тебе дхарму,
Кто от сомнения тебя избавил, –
Всегда твоя надежда и опора,
И дружба с ним не старится вовеки.
И он продолжал: — Любезный людоед, не следует нарушать слово, данное достойному учителю. А ведь я ещё в юности был твоим вторым учителем и многое тебе преподал, а теперь я прочёл тебе строфы, стоящие по сотне каждая и полные мудрости просветлённых. Ты должен меня послушаться.
«Делать нечего, — подумал людоед. — Сутасома и учитель мой, и мудрый человек, да и слово я ему дал. Все едино умирать придётся. Зарекусь есть человечину, исполню его желание». Он встал, бросился в ноги Сутасоме и, проливая потоки слез, дал ему то обещанье, какого тот просил:
— Нет мне ничего милее мяса,
Для него в лесу я очутился,
Но раз просишь ты меня об этом,
Исполняю я твоё желанье.
— Так тому и быть, друг, — сказал ему Великий. — Когда человек и впрямь вступил на стезю добродетели, он скорее умрёт, чем сойдёт с неё. Я принимаю твои обещания. Ты встал на путь, указанный тебе учителем, и я молю тебя: если я тебе дорог, то обещай мне следовать пяти заповедям. — Хорошо, друг, перечисли мне их.
— Слушай, государь, — и на эти слова людоед поклонился Великому полным земным поклоном и сел подле него, а Великий назвал ему заповеди.
В этот миг земные духи, собравшиеся вокруг, возликовали, оглашая весь лес: — Во всей вселенной от Незыби и вплоть до макушки бытия никто, кроме Великого, не смог бы зародить в людоеде светлые чувства и убедить его отказаться от человечьего мяса! Вот какой великий подвиг свершил Сутасома! А услыхав эти клики, боги — властители сторон света их подхватили, и возгласы ликования стали возноситься все выше и выше, пока не достигли небес Брахмы. Подвешенные на дереве цари услышали клики богов, и дух дерева порадовался в своём обиталище. Хоть слова были слышны, самих богов не было видно. Но слыша их речи, цари поняли: — Сутасома нас спас от гибели. Он свершил небывалый подвиг — усмирил людоеда. И они воздали Бодхисаттве хвалу.
А людоед поклонился Великому земным поклоном и стал подле него. — Отвяжи кшатриев, приятель, — сказал ему Великий.
«Я для них враг, — подумал тут людоед. — Если я отвяжу их, они захотят схватить меня и могут мне навредить, а я даже ради собственного спасения не посмею нарушить обета, который дал Сутасоме. Пусть лучше он вместе со мной пойдёт их отвязывать, так мне будет безопаснее». И он почтительно попросил Сутасому пойти с ним вместе: