“О ты, властитель обезьян,— сказал ему ракшас,— всякая тварь, наделённая тремя достоинствами, призвана повелевать даже врагом своим, а ты, по-моему, как раз и наделен всеми тремя достоинствами”. И, дабы воздать хвалу Бодхисатте, он спел такой стих:
Тот, кто находчив, ловок и силён, как ты, о мудрый обезьян властитель,
Все три достоинства объединив, врагов повергнет в прах, добра ревнитель.
И, так восславив Бодхисатту, ракшас, повелевающий водами, спросил, для чего понадобилось Бодхисатте собирать лотосы.
“Отец пожелал сделать меня вожаком стаи и по этому случаю послал собирать лотосы”,—ответил Бодхисатта.
“Нельзя,—вскричал тогда ракшас,— нельзя, чтобы тварь, наделённая таким величием, как ты, сама несла цветы, давай я их понесу”,— и ракшас подобрал все цветы и понёс их, идя позади Бодхисатты.
Отец же Бодхисатты ещё издали увидел их и подумал: “Я послал сына к озеру, чтобы его сожрал ракшас, а он остался цел и невредим, да ещё ракшас несёт вместо него цветы. Пришла моя погибель!”
Подумал так вожак обезьян, и сердце его разорвалось на семь частей, и он испустил дух. А обезьяны единодушно избрали Бодхисатту своим вожаком”.
И Учитель, заканчивая наставление в дхамме, истолковал джатаку, так связав прошлую жизнь с нынешней: “Вожаком обезьяньей стаи был в ту пору Девадатта, сыном же вожака был я сам”.
Джатака о тростинке для питья
Словами: “Видны следы, ведущие к воде...” — Учитель начал свой рассказ о тростниковых стеблях. В ту пору он ходил по святым местам царства Косалы и забрёл как-то в деревню Налакапану — “Деревню утоляющих жажду через тростинки” — и обосновался в роще Кетакаване, раскинувшейся по берегам озера неподалёку от Налакапаны. В тот день случилось так, что бхиккху, омыв тела свои в озере Налакапаны, послали молодых монахов за тростниковыми стеблями, в которые втыкали иглы, и так те иглы хранили. Но монахи, сколько ни искали, находили только полые стебли. Тогда они пошли к Учителю и обратились к нему с такими словами:
“Достопочтенный, нам ведено отыскать тростниковые стебли, чтобы хранить в них иглы, но стебли, которые мы находим, от корня до верхушки полые; в чем же тут дело?”
“О монахи,— отвечал Учитель,— так было мною устроено ещё в прежнее время”. И, сказав так. Учитель поведал бхиккху о том, что случилось в прошлой жизни.
“Говорят, будто во времена стародавние на месте этой рощи были джунгли, а посреди джунглей — озеро, где обитал ракшас — хранитель вод, и всякого, кто спускался к воде, этот ракшас пожирал. Бодхисатта же в ту пору был царём обезьян и окрасом своим походил на детёныша красной антилопы. Он тоже жил в джунглях, водя и охраняя обезьянье стадо в восемьдесят, а может, и более тысяч голов. И наказывал царь подданным своим, обезьянам:
“Прежде нежели отведать плоды или что-нибудь другое, растущее в джунглях, чего вы не пробовали, прежде нежели испить воду из озера, которую ещё никто не пил, испросите у меня дозволения, ибо есть в лесу ядовитые деревья, есть озера, где обитают демоны”. И обезьяны обещали царю делать так, как он велит.
И вот зашли как-то обезьяны в такое место, куда прежде не заходили, и, когда, мучимые жаждой, ибо шли целый день, стали искать воду, чтобы напиться, вдруг увидали озеро. Но пить из него не стали, а уселись на берегу в ожидании Бодхисатты.
“Отчего же вы не напьётесь воды?” — спросил у них Бодхисатта.
“Ждём, пока ты подойдёшь”,— ответили обезьяны.
“И хорошо делаете”,— сказал Бодхисатта и пошёл вдоль озера, разглядывая следы на берегу; он заметил, что все они ведут к воде и нет ни одного, который вёл бы из воды к берегу.
“Наверное, здесь хозяйничает какой-нибудь демон”,— подумал Бодхисатта и вновь обратился к обезьянам:
“Хорошо, говорю, вы сделали, что не стали пить из этого озера: здесь водятся демоны”.
Ракшас, стороживший воды, между тем понял, что обезьяны не спустятся к озеру, и, приняв устрашающий облик, синебрюхий и беломордый, с пурпурно-красными руками и ногами, раздвинул воды озера и, выйдя к обезьянам, спросил их:
“Почему вы сидите здесь, почему не спускаетесь к озеру и не пьёте воды?” Вместо ответа Бодхисатта сам обратился с вопросом к ракшасу:
“Не ты ли тот ракшас, который обитает в здешних водах?”
“Ну, я”,— отвечал тот.
“И ты губишь всякого, кто спустится к воде?” — допытывался Бодхисатта.
“Да, всякого,— отвечал ракшас,— даже птицу не пощажу, если сядет на воду, и вас всех сожру”.
“Нет уж,— нас сожрать тебе не удастся,— воскликнул Бодхисатта,— не дадимся!”
“Попробуйте только напиться воды”,— грозно сказал ракшас.
“Что ж,— молвил на это Бодхисатта,— и воды попьём, и тебе в лапы не дадимся”.
“Как же это? — удивился ракшас.— Как сумеете вы напиться воды?”
“А так,— пояснил Бодхисатта,— ты ведь думаешь, что мы спустимся вниз, а мы и шагу отсюда не ступим. Каждая обезьяна возьмёт по тростниковому стеблю и через него напьётся воды из твоего озера — точно так, как пьют воду с помощью лотосовых побегов, и никак ты не сможешь сожрать нас”. И, вразумляя ракшаса, Бодхисатта спел ему такой стих:
Видны следы, ведущие к воде, но нет ни одного, чтоб вёл оттуда.
Напьюсь через тростинку — и тобой погублен, неповинный, я не буду.
Сказав так, Бодхисатта велел принести ему тростниковый стебель, взял его в рот, мысленно сосредоточился на десяти совершенствах и, с силою дунув в стебель, мгновенно явил всем плод истинного знания: ни единого узла не осталось внутри тростникового стебля, и весь он сделался полым. Затем Бодхисатте подносили ещё и ещё стебли, и все их он продувал таким же точно способом.
Это могло бы длиться до бесконечности, поэтому не следует думать, что все было так просто. Ведь Бодхисатта обошёл вокруг озера и повелел:
“Пусть весь растущий здесь тростник станет полым внутри”,— а надобно знать, что велико подвижничество Бодхисатт, свершаемое ими ради общего блага, и силою этого подвига исполняются все их веления. Потому с того самого дня весь тростник на берегах того озера и стал полым внутри.
Добавим ещё, что в Мировом Веке, который длится поныне, есть всего четыре извечных чуда. Вы спросите: “Какие?”
Вот какие: первое — заяц на Луне, который пребудет там до скончания Мирового Века.
Второе — огонь, который до конца Века не коснётся места, пощажённого лесным пожаром, как о том рассказывается в джатаке о перепеле.
Третье — жилище Гхатикары-горшечника, над которым до скончания Века не прольётся ни капли дождя.
И, наконец,— стебли тростника, растущего вокруг озера близ Налакапаны, которые до конца Века пребудут полыми внутри. Вот те четыре чуда, которые были, есть и будут в этом Мировом Веке.
Так вот, после того как по велению Бодхисатты тростник на озере сделался полым внутри, царь обезьян, взяв в руку тростинку, уселся на берегу, и вслед за ним все восемьдесят тысяч обезьян сорвали каждая по тростинке и, разбредясь по берегу озера, уселись у самого края воды. И когда Бодхисатта, опустив в воду конец тростинки, принялся пить, обезьяны стали пить вслед за ним тем же способом. Ракшас же, стороживший воды, не мог их достать и в ярости удалился в своё жилище, а Бодхисатта и все его стадо, напившись, разбрелись по лесу”.
Завершая своё наставление в дхамме, Учитель со словами: “Ещё в давние времена, братия, моими усилиями тростник этот сделался полым внутри”,— дал истолкование джатаке и связал перерождения. “В ту пору,— сказал он,— ракшасом, обитавшим в водах, был Дэвадатта; восемьдесят тысяч обезьян — это ученики Пробужденного; царём же обезьян, столь находчивым в средствах, был я сам”.
Джатака о тщетности печали
"Она уже среди мёртвых..." Эту историю Учитель, находясь в Джетаване, рассказал об одном мирянине. У этого мирянина умерла жена. Говорят, после её смерти он не ел, не умывался и забросил все свои дела. Охваченный печалью, он приходил на то место, где был её погребальный костёр, и там причитал по ней. А вокруг его головы, словно как свет над светильником, поднималось сияние — знак вступления его на Первый Путь. Учитель, оглядев на рассвете мир и увидев этого человека, подумал: "Кто, кроме меня, отвратит от него печаль и дарует ему силу вступить на Первый Путь. "Я буду ему спасением".