По ночам в своей комнате или углу библиотеки Джеймс изучал стихотворение, которое они с Зейном видели на воротах в Пещерной Цитадели. С помощью Зейна он записал его по памяти и был уверен, что все точно. Тем не менее, это мало ему помогло. Все, что он знал наверняка, это что первые две строки гласят о том, что Цитадель можно найти только при лунном свете. Остальное оставалось загадкой. Он продолжал водить пальцем по строкам и читать "тревожен сон...", задавая себе вопрос, может ли это относиться к Мерлину. Но Мерлин ведь не спал, не так ли?
- Звучит так, будто он Рип Ван Винкль, - однажды прошептал в библиотеке Зейн. - Дрыхнет где-то под деревом несколько сотен лет.
Зейну пришлось рассказать сказку о Рип Ван Винкле, и Джеймс обдумал ее. Он слышал от своего отца, что многое из маггловской мифологии пришло от древних, далеких встреч с ведьмами и колдунами. Истории волшебного мира пробились в маггловские сказки, изменились и переросли в легенды и мифы. Возможно, подумал Джеймс, что эта история о спящем, который проснулся через сотни лет, была отголоском маггловской истории про Мерлина. Тем не менее, это не приблизило Джеймса или Зейна к разгадке того, как Мерлин мог вернуться столько веков спустя, равно как и не было никаких подсказок относительно того, кто может быть замешан в таком заговоре.
Ночью, когда он не мог заснуть, Джеймс часто думал, как ни странно, о разговоре с портретом Северуса Снейпа. Снейп сказал, что будет присматривать за Джеймсом, но Джеймс никак не мог себе представить, каким образом. Насколько Джеймсу было известно, на территории Хогвартса был только один портрет Снейпа, и находился он в кабинете директрисы.
Как Снейп будет присматривать за Джеймсом? По рассказам мамы и папы Снейп был могущественным волшебником и гением зельеварения, но как это поможет ему видеть за пределами замка? Тем не менее, Джеймс не сомневался в словах Снейпа. Если Снейп сказал, что он наблюдает за ним, то Джеймс был уверен, что, так или иначе, это правда. И только после двух недель размышлений над разговором с бывшим профессором зельеварения, Джеймс понял, что поразило его больше всего. У Снейпа, в отличие от Джеймса и остальной части волшебного мира, было предвзятое мнение, насчет того, что Джеймс такой же как и его отец. "Каков Поттер, таков и сын", - сказал он, насмехаясь. Как это ни странно, для Снейпа, и только для него, это не было похвалой.
Когда листья в Запретном Лесу начали сменять свой привычный зеленый цвет на коричневые и желтые оттенки осени, синие кнопки Прогрессивного Элемента выросли до постеров и огромных баннеров в преддверии Все-школьных дебатов. Как и предсказывал Ральф, темой стало "Переосмысливание прошлого: правда или заговор". И, как будто слов на плакатах было недостаточно, нарисованный символ молнии на них беспрестанно сменялся знаком вопроса. Зейн, который, по словам Петры, был довольно хорош в дискуссиях, сообщил Джеймсу, что комитет школьных дебатов провел немало времени в спорах относительно темы данного мероприятия. Табита Корсика не входила в комитет, но зато председателем там была ее подруга, Филия Гойл.
- Таким образом, - рассказывал он, - команда дебатов оказалась отличным примером демократии в действии: они спорили всю ночь, затем она решила.
Он устало пожал плечами.
Кровь Джеймса кипела при виде всех этих значков и плакатов, особенно тех, на которых была изображена молния. Ральф, вешающий один из них на дверь кабинета Техномантии, стал последней каплей.
- Я поражен, что ты смог подняться так высоко, Ральф, - произнес Джеймс сквозь зубы, - наверно, нежные ручки Табиты Корсики подталкивали тебя под зад.
Зейн, шедший рядом с Джеймсом, вздохнул и нырнул в класс. Ральф не замечал Джеймса, пока тот не заговорил. Он оглянулся с удивленным и обиженным выражением лица.
- О чем ты толкуешь? - спросил он.
- Я имею в виду, что надеялся, что тебе надоест быть марионеткой-первокурсником к этому времени, - Джеймс пожалел о своих словах при виде явного страдания, отразившегося на бесхитростном лице Ральфа.
Все это Ральф слышал уже не раз.
- Что-то мне подсказывает, что ваши люди тоже не дураки относительно кукловодства, наживаясь на страхах слабаков и тем самым поддерживая дух предрассудков и несправедливости, - ответил он, впрочем, довольно неуверенным тоном.
Джеймс закатил глаза и молча прошел в класс.
Обычное место профессора Джексона за учительским столом еще пустовало. Джеймс сел рядом с Зейном за первую парту. Присев, он почувствовал себя обязанным перекинуться парой шуток с другими гриффиндорцами, чувствуя спиной, что Ральф смотрит на него через дверной проем. Полученное удовольствие было более чем сомнительным и отдавало гнильцой, но оно было лучше, чем ничего.
Когда вокруг воцарилась тишина, Джеймс поднял взгляд и увидел профессора Джексона, входящего в класс. Под мышкой у него был зажат какой-то большой плоский предмет, завернутый в ткань.
- Доброе утро, класс, - сказал он своим обычным грубоватым тоном. - Ваши сочинения, сданные на прошлой неделе, проверены и находятся на моем столе. Мистер Мердок, не могли бы вы их раздать, пожалуйста? В целом я не настолько разочарован, как ожидалось, хотя большинство из вас определенно не способствует тому, чтобы Хогвартс занял достойное место в шкале посреди других Школ Магии.
Джексон аккуратно положил сверток на стол. Когда он развернул обертку, Джеймс увидел, что это стопка небольших картин. У него промелькнула мысль о портрете Северуса Снейпа, и его интерес к изображениям резко возрос.
- Сегодня вам лучше записывать, могу вас уверить, – зловеще сказал Джексон, расположив картины в ряд на доске. Первая из них изображала худого плешивого человека с совиными очками. Он смотрел на класс, щурясь, с легким напряжением, как будто ожидал, что кто-нибудь может вскочить и крикнуть ему «Бу!». На следующей картине не было ничего, кроме банального деревянного фона. На последней же был изображен довольно ужасный клоун с белым лицом и страшно большой красной улыбкой, нарисованной поверх его рта. Он смотрел на класс, глупо ухмыляясь, и тряс тросточкой с набалдашником. Джеймс с содроганием отметил, что набалдашник представлял собой уменьшенную версию головы клоуна с еще более безумной ухмылкой.
Мердок закончил раздавать работы и скользнул на свое место. Джеймс взглянул на своё сочинение. На первой странице была надпись аккуратным, косым почерком Джексона: "Равнодушно, но фактически убедительно. Необходимо работать надо грамматикой".
- И, как обычно, вопросы относительно ваших оценок должны быть представлены мне в письменной форме. Дальнейшее обсуждение при необходимости будет проходить в мое рабочее время, надеюсь, никому не нужно напоминать, где располагается мой рабочий кабинет. А теперь начнем, - Джексон медленно повернулся к ряду картин, обводя их рукой. - Насколько большинство из вас помнит, во время первого классного занятия у нас произошла небольшая дискуссия, основным участником которой был мистер Уолкер, - он повел своими густыми бровями в направлении Зейна, - относительно природы магического искусства. Я объяснил тогда, что стремление художника запечатлеть что бы то ни было на холсте происходит как магический психо-кинетический процесс, таким образом, создается подобие движения и положения в пространстве. Результатом является рисунок, который движется и меняет выражение лица по прихоти художника. Сегодня мы рассмотрим различные виды искусства, которые по-разному представляют жизнь.
В классе раздался скрип перьев, когда ученики принялись записывать основную часть монолога Джексона. Как обычно, Джексон вышагивал туда-сюда перед классом по мере повествования.
- Существует два вида магической живописи. Первый из них есть улучшенная версия того, что я продемонстрировал в классе, то есть, чистое творение фантазии, воображения художника. Отличается от магловской живописи лишь тем, что в волшебном варианте изображения могут двигаться и проявлять эмоции, основываясь на замысле и ни в коем случае не выходя за рамки воображения художника. Наш друг, мистер Бигглс - тому пример, - Джексон указал рукой на рисунок с клоуном. - Мистер Бигглс, к счастью, никогда не существовал вне воображения художника, изобразившего его.