— Ты можешь сказать ей, что я это я. — Она все еще изучала себя в зеркале. — Я это я, ты знаешь.
— Да, знаю, — сказал я и улыбнулся.
— Может, ты подумал, что я когда-то была уборщицей. Она улыбнулась мне в зеркале, повернулась и оперлась о комод. — Я увижу тебя в этот уик-энд?
— После того как сообщу ей новости.
— Новости? — повторила она.
— О Дейл.
— О! О разрыве с Дейл.
— Да.
— На мгновение мне показалось, что «новости» относится и ко мне тоже.
— Я сделаю это отдельно. Когда ты познакомишься с ней.
— А я познакомлюсь с ней, Мэтью?
— Конечно, если хочешь.
— Конечно, хочу. Когда?
— Я позвоню тебе. Мне нужно посмотреть, что будет с Джоанной.
— После того как ты расскажешь о Дейл, ты это имеешь в виду?
— Да.
— Полагаю, это ее огорчит.
— Да, она была очарована ею.
— Как ты думаешь, когда это произойдет, Мэтью?
— Не понимаю тебя.
— Прости. Ты сказал, что позвонишь мне. Ты сказал, что хочешь посмотреть, как…
— О, я действительно не знаю. Мы должны играть по слуху. Я позвоню тебе, как только…
— У меня есть лучшая идея, — сказала она. — Вместо этого вызови мне такси. Сейчас, хорошо?
Я посмотрел на нее.
— «Синий Кэб» или «Желтый Кэб», все равно, какой сможет отвезти меня на ранчо.
— Я собирался отвезти тебя сам.
— Я не собираюсь утруждать тебя. Я уверена, что у тебя в это утро масса работы. Ты, вероятно, хочешь подготовить инструкцию, как лучше всего сообщить новости твоей…
— В чем дело, Вероника?
— Это тебе лучше знать.
— Почему ты вдруг ни с того ни с сего так рассердилась?
— Почему ты решил, что я сержусь? И кто тебе сказал, что ни с того ни с сего? Ты говоришь дочери, что я твоя уборщица, ты говоришь мне, что не уверен, сможешь ли увидеться со мной в этот уик-энд…
— Сегодня только среда, почему ты беспокоишься об уик-энде? Мы увидимся сегодня вечером, мы увидимся…
— Это ты так думаешь.
— Не увидимся?
Она прикрыла рот рукой. Она показалась мне какой-то безжизненной, ее глаза были совершенно бесцветными в лучах света, падавших через окно. Когда она заговорила, ее голос был очень тих.
— Уик-энд зависит от того, как Джоанна отнесется к этим потрясающим новостям, так?
— Думаю, да.
— Это ужасные новости. Этот разрыв…
— Вероника, ты не можешь требовать, чтобы я сказал ей, что с Дейл все кончено, и затем сразу сообщил…
— Сразу сообщил о бабушке, верно?
— Думаю, нужно забыть слово «бабушка». Мне оно больше не кажется смешным.
— И бабушке тоже. Если эта твоя драгоценная любовная история…
— Вероника, ты вообще заблуждаешься…
— …она была столь незабываемой, столь чертовски уникальной, что объявление о ее завершении вызовет землетрясение в Южной Калифорнии…
— Ради Христа, это семейная ссора! Все, что я сказал…
— Ты сказал, Мэтью, что хочешь удержать меня. Боюсь, что не очень хочешь. Я слишком много лет была замужем за человеком, который заставлял меня ждать у телефона, пока он развлекался в Денвере, или Далласе, или… да черт с ним, давай забудем об этом, ладно? Ты проводишь уик-энд, заботясь о своей дочери, а я провожу уик-энд, заботясь о себе. «Розы красные, лиловые, синие», ну их к черту!
Она взяла сандалии.
— Не беспокойся о такси, я пойду домой пешком.
Босая, неся в руках болтающиеся на ремешках сандалии, она ушла из моей спальни и из моей жизни.
Гарри Лумис позвонил мне в два часа того же дня. Я не был расположен разговаривать с ним. Я не был расположен разговаривать вообще с кем бы то ни было. Все утро, выслушивая клиентов, с которыми у меня были назначены встречи, я все время терял нить разговора. Одна женщина — она пришла ко мне по поводу составления ходатайства, которое дало бы ей право построить забор высотой восемь футов вокруг ее владений, — в конце концов сказала: «Мистер Хоуп, только мой психиатр так невнимателен, как невнимательны вы», — и ушла из конторы. Другой клиент, который знал меня немного лучше, сказал: «Мэтью, много выпили прошлой ночью?» Когда я вопросительно взглянул на него, он сказал: «Может быть, отложим дело до другого раза, а?» Мы обсуждали затраты в миллион шестьсот тысяч долларов на приобретение в собственность лучшей прибрежной полосы; я мог понять его горячее желание изложить мне все детали этого дела. Я старался переломить себя, я старался слушать, я старался делать записи. Когда он ушел из конторы, я обнаружил, что без записей был бы не в состоянии вспомнить ни слова из нашей беседы. Я сделал по меньшей мере дюжину звонков, но разговаривая, машинально рисовал профиль женщины с короткими волосами, красивый профиль, смотрящий влево. За ленчем с двумя адвокатами, которым мы отдавали уголовные дела, я равнодушно слушал, как один из них рассказывал анекдот о гинекологе. Они оба были специалистами по уголовным делам, а все их анекдоты почему-то были связаны с медициной.