— Согласны, — сказали суконщики, — за это время мы пригласим наших друзей и устроим все то, что нужно устроить.
Но Симон из Саусзэмтна напомнил хозяйке о том, чтобы она во всяком случае приготовила достаточное количество жирного супа.
— Ну, конечно, — сказала она.
Само собой разумеется, Кэсзберт не забыл во время этих приготовлений проявить свою склонность к хозяйке гостиницы Бузэма. Однажды, когда ее муж наблюдал за уборкой сена, он нашел удобный случай ее навестить и так приветствовал ее:
— Дорогая хозяйка, я разговаривал с вами слишком грубо в последний раз, как я приезжал в Лондон. Я надеюсь, однако, что вы не были этим так оскорблены, как о том можно было подумать со стороны.
— Грубо, мой милый Кэсзберт! — сказала она — Ты объявил себя моим слугой! А раз это так, за что же бранить вас, если вы исполнили то, что я вам приказала! Клянусь честью, я только улыбалась внутри себя, оставшись наедине, вспоминая о том, как мило вы меня бранили.
— Теперь, теперь поцелуи возместят ругань; я терзаюсь при мысли о том, что вишни твоих губ все это время глодал этот червь, твой муж.
— Мой муж! — сказала она. — Мои губы так же свободны, как и язык: один — для того чтобы говорить что мне угодно, другие — для того чтобы целовать кого я хочу. Кроме того, я хочу тебе сказать, Кэсзберт: у этого мужика так пахнет изо рта, что не только целовать, но и смотреть-то на него не хочется. Это такой безобразный скаред, такая скотина, что при одной мысли о нем хочется плюнуть! Чорт бы его взял! Лучше бы мои друзья свезли меня на кладбище в тот день, когда они провожали меня в церковь под венец.
Она замолчала, и слезы сожаления навернулись у ней на глаза.
— Что такое, моя милая хозяюшка? — сказал он. — Вы плачете! Сядьте рядом со мной. Я спою тебе, моя красавица, один из мотивов деревенской джиги, чтобы тебя развеселить.
— Правда? — сказала она.
— О, да, конечно.
— Честное слово, — сказала она, — если вы станете петь, я стану вам подпевать.
— Пожалуйста, — сказал Кэсзберт, — я очень рад, что вы можете так легко менять настроение. Начнем.
Мужчина. Уже давно я люблю эту прелестную девушку, не решаясь, однако, ей признаться в том.
Женщина. Это значит, что ты просто дурак.
Мужчина. Конечно, меня нужно больше всего за это бранить. Но я хочу навсегда остаться, — транг-дилли-ду, транг-дилли, — твоим тайным возлюбленнным и другом.
Женщина. Ты мой милый, нежный и преданный друг.
Мужчина. Но когда же я могу усладиться тобой, восторгом твоей нежной любви?
Женщина. Как только ты найдешь удобный случай, чтобы устранить к тому все препятствия.
Мужчина. О-о! Я крепко сожму тебя в объятиях, — транг-дилли-ду, транг-дилли. И так я укрою тебя от всяких неприятных неожиданностей.
Женщина. Моего мужа нет дома. Ты это знаешь?
Мужчина. Но когда он вернется?
Женщина. Я, право, не могу этого сказать, долго ли он будет в отсутствии, — транг-дилли-ду, транг-дилли, — будь уверен, что ты получишь то, чего ты желаешь.
Мужчина. Ты моя прелестная подруга!
В то время как они так распевали, вдруг возвратился муж, спрятался в уголке, все слышал и, крестясь обеими руками, сказал:
— Ужасное притворство! Чудовищное лицемерие! Так вот вы каковы! Вы можете ругаться друг с другом и в то же время вместе распевать. Чорт возьми, — сказал он, — я пока оставлю их в покое и посмотрю, до чего дойдет их низость. Кошка не выслеживает так пристально мышь, как я буду следить за ними.
Он пошел на кухню и спросил у жены, не пора ли обедать.
— Сейчас, — сказала она, — обед готов.
Вскоре вошли Ходжкинс и Мартин, которые тотчас пожелали увидать Кэсзберта из Кэндаля. Им ответили, что он в своей комнате. Они его позвали и пошли обедать, но пригласили своего хозяина и хозяйку сесть вместе с ними за стол.
— Вы можете итти к ним, — сказала она. — Что касается меня, вы уж извините меня, пожалуйста.
— Нет, моя женушка, ты тоже должна пойти и не ссориться со своими посетителями.
— Это что еще? — сказала она. — Разве возможно выносить те грубые выходки, которые позволил по отношению ко мне этот мужик с севера, когда он был здесь в последний раз? Прости меня бог, я лучше встретилась — бы сейчас с самим дьяволом, чем с ним. Идите же обедать с ними и оставьте меня в покое. Клянусь жизнью, я не хочу встречаться с этим остолопом!
При этих словах ее муж удалился, ничего не сказав, но он продолжал думать свою думу. Когда он вернулся к столу, гости приветствовали его:
— Садитесь, — сказали они ему. — Где же ваша супруга? Она не придет разве с нами пообедать?