И вот пришел этот солнечный апрельский денек, и настал черед подменить пса на Джеки. Клод сказал, что двойника гонять больше не следует, потому что мистеру Фиси это может надоесть, и тогда он просто вышвырнет его с состязаний. Клод считал, что наступил психологически рассчитанный момент и Джеки должен опередить всех на тридцать—пятьдесят корпусов.
Джеки он воспитал еще щенком, сейчас псу было лишь пятнадцать месяцев, но бегун он был хороший, быстрый. В бегах он никогда не участвовал, но мы знали, что скорость у него есть, потому что с семимесячного возраста Клод каждое воскресенье возил его на маленький частный трек в Эксбридж, где и гонял на время. Джеки пропустил тренировку только раз — из-за положенных прививок. Клод сказал, что, может быть, ему и не хватит скорости, чтобы победить в забеге собак, идущих у мистера Фиси по первому разряду, но в той компании, где он числится сейчас, он сможет выиграть двадцать или минимум десять-пятнадцать корпусов, даже кувырнувшись разок через голову.
Итак, нынешним утром мне следовало сходить в местный банк и снять со счета пятьдесят фунтов для себя и пятьдесят для Клода — их я ссужу ему под аванс к зарплате. Затем, в двенадцать часов нужно будет закрыть заправочную станцию и повесить на один из насосов уведомление «Закрыто на весь день». Тем временем Клод запрет двойника в заднем сарайчике, посадит в автофургон Джеки и мы отправимся в путь. Не могу сказать, что я волновался так же, как Клод, но ведь для меня-то не решались такие серьезные вещи, как покупка дома и возможность жениться. Да и нельзя сравнивать меня с Клодом — ведь тот чуть ли не в конуре родился, рядом с борзыми, и ни о чем ином не думал, разве что по вечерам о Клариссе. У меня же было свое занятие — карьера владельца заправочной станции, не говоря о торговле подержанными автомобилями, но если Клоду захотелось повалять дурака с собаками, я ничуть не против, особенно в таком деле, как сегодняшнее — если оно выгорит. Но по правде, каждый раз, как мне думалось о том, сколько денег мы ставим на это и сколько можем выиграть, у меня в животе что-то вздрагивало…
Наконец псы позавтракали, и Клод вывел их на короткую прогулку в поле неподалеку, а я оделся и поджарил яичницу. Потом отправился в банк и взял деньги, причем однофунтовыми банкнотами. Оставшееся до полудня время пролетело за обслуживанием клиентов.
Ровно в двенадцать я закрылся и повесил на насос объявление. Из-за дома показался Клод, он вел Джеки и нес красновато-рыжий чемоданчик.
— Зачем это?
— Для денег, — ответил Клод. — Ты сам говорил, что никто не в состоянии унести в карманах две тысячи фунтов.
Стоял прекрасный весенний день, все было окрашено в желтые тона, на живых изгородях лопались почки, а солнце сияло сквозь бледно-зеленые листья старого бука, растущего напротив, через дорогу. Джеки выглядел отлично, шкура у него блестела, как черный бархат, а мускулистые ляжки выпирали подобно дыням. Пока Клод укладывал в фургон чемодан, пес продемонстрировал короткий танец на задних лапах, затем глянул на меня снизу вверх и улыбнулся, будто знал, что отправляется на бега, чтобы выиграть две тысячи фунтов и покрыть себя славой. Джеки обладал широкой и самой человеческой Ухмылкой из всех, какие мне довелось видеть у собак. Он не только приподнимал верхнюю губу, но и ухитрялся растягивать пасть так, что был виден каждый зуб, кроме, может, одного—двух коренных. Каждый раз, когда он улыбался, я невольно прислушивался, словно ожидая, что он. ко всему прочему, еще рассмеется.
Мы влезли в фургон и отправились в путь. Я сел за руль, Клод рядом, а Джеки стоял сзади, на соломе, и поверх наших плеч глядел сквозь ветровое стекло. Клод то и дело оборачивался, пытаясь заставить пса лечь, иначе его могло выбросить на крутом вираже, но собака была слишком возбуждена и лишь скалила зубы в ухмылке и размахивала огромным хвостом.
— Ты получил деньги, Гордон? — Клод курил сигареты одну за другой и никак не мог усидеть на месте.
— Да.
— Мои тоже?
— Всего у меня сто пять фунтов. Пять, как ты говорил, для заводилы — чтобы он не остановил зайца и не вышло фальстарта.
— Годится. — И Клод жестко, как на сильном морозе, потер ладони. — Годится, годится, годится…
Мы проехали по узенькой Хай-стрит посреди поселка Грэйт Мисенден и заметили старика Рамминса, бредущего в пивную «Конская Голова» за своей утренней пинтой; на выезде из деревни мы свернули влево и перевалили через холмистый Читтерс в направлении Принсес Рисборо, а уж оттуда до Оксфорда оставалось миль двадцать с небольшим.
Наступила тишина, и тут вдруг мы оказались под воздействием какого-то внутреннего напряжения. Мы спокойно сидели и молчали, но каждый переживал в душе сомнения и опасения, не давая им выхода наружу. Клод продолжал курить, выбрасывая недокуренные сигареты в окно. Обычно в подобных поездках он болтал как заведенный и всю дорогу туда и обратно трепался о собаках — какие штуки он с ними проделывал, что за работенки ему подворачивались, какие места он повидал и сколько денег выиграл. При этом выплывали всякие разности о людских ухищрениях с собаками, о воровстве и жестокостях на собачьих бегах. Но сегодня, как мне показалось, он не мог черпать уверенность в своей болтовне; то же происходило и со мной. Я следил за дорогой и пытался не думать о ближайшем будущем, вспоминая поведанные Клодом разные истории из его практики собачьих бегов.
Клянусь — нет среди живущих ныне человека, знающего об этом больше, чем Клод, ну а поскольку мы приобрели двойника и решили провернуть это дельце, то Клод посчитал своим долгом просветить меня в этом бизнесе. Поэтому к сегодняшнему дню, по крайней мере теоретически, я знал почти столько же, сколько он.
Начало было положено на первой же нашей «стратегической конференции», проходившей на кухне. Помню, случилось это на следующий день после того, как привезли двойника; мы сидели и поглядывали в окно, ожидая клиентов, тут же Клод растолковывал мне свой план, а я пытался как можно внимательнее следить за ходом его рассуждений. Наконец мне пришла в голову мысль, которую я и высказал Клоду:
— Не понимаю, зачем вообще использовать двойника. Разве не безопаснее сразу же выставлять Джеки — только приостанавливать его на первой полудюжине бегов, чтобы он приходил последним? И тогда, подготовившись как следует, мы даем ему возможность бежать. Конечный результат тот же, если все проделать как следует, ведь так? И нечего бояться, что нас поймают…
Похоже, мои слова здорово задели Клода. Он сердито глянул на меня:
— Э, ни в коем случае! Я, знаешь ли, против того, чтобы останавливать собаку. И что на тебя нашло, Гордон? — видно было, что он искренне огорчен моими словами.
— Не вижу в этом ничего плохого.
— Послушай, Гордон: останавливая хорошего бегуна, ты разбиваешь ему сердце. Хороший бегун знает свою скорость. И когда он видит остальных впереди и не имеет возможности их догнать, его сердце разбито. Больше того: ты не предлагал бы подобное, если б знал, какие трюки проделывают некоторые, чтобы остановить своих бегунов.
— К примеру, какие именно? — попросил я.
— Да любые, какие могут прийти в голову, лишь бы приостановить собаку. А хорошую борзую притормозить не так уж просто: они чертовски храбры и страшно бесятся, нельзя даже позволять им смотреть на бега — могут вырвать из рук повод. Много раз я видел, как пес пытается финишировать со сломанной ногой. — Он помолчал, задумчиво поглядывая на меня большими светлыми глазами; видно было, что Клод дьявольски серьезен и погружен в глубокие раздумья.
— Пожалуй, — продолжил он, — на тот случай, если мы соберемся проделать эту работу как следует, мне нужно тебе кое-что рассказать — тогда ты лучше поймешь, во что мы с тобой ввязываемся…