– Неплохо сказано, Пивной Бочонок, – сказал я и скинул Донована с седла прямо под ноги шерифу. – Вот и вся история, и все вы в ней замешаны. А я свое дело сделал и теперь умываю руки.
– Мы совершили большую ошибку, Элкинс, – сказал шериф. – Но откуда же нам было знать…
– Забудьте, – сказал я, и тут ко мне подъехал папаша. У нас на Медвежьей речке люди очень-то разговорчивы, но мы умеем выразить многое всего парой слов.
– Я был неправ, Брекенридж, – угрюмо сказал он, и эти слова значили для меня больше, чем мудреные речи всех остальных. – Впервые в жизни, – говорит, – я допустил ошибку. Но, – говорит, – единственная ложка дегтя в этой бочке меда все-таки есть. Как этакий замухрыга смог перепить Элкинса? – И он ткнул пальцем в Пивного Бочонка Джадкинса.
– Да, я одержал эту достойную победу с честью, – скромно признался Джадкинс. – Триумф разума над мышцами, мои законопослушные друзья!
– Разума, как бы не так! – злобно процедил Джалатин. – Этот койот не выпил ни капли того виски! До того как Донован подбил его на это дело, он был фокусником в разъездном театре. Он просто-напросто спрятал под рубаху резиновый мешок, и вот туда-то и заливал виски. Этот чертов обманщик никогда в жизни не смог бы перепить Брекенриджа Элкинса!
– Признаю, все так и было, – вздохнул Пивной Бочонок. – Склоняю голову от стыда.
– Ну, – говорю, – видал я людей и похуже. Вот что я тебе скажу, Джадкинс: не лезь туда, где ничего не смыслишь, ты, чертов пустоплет!
– Благодарю вас, мой щедрый друг, – сказал он, а папаша натянул поводья и спросил:
– Ты идешь домой, Брекенридж?
– Скачи вперед, – говорю. – Мы с Глорией вас догоним.
Папаша и все остальные мужчины с Медвежьей речки развернулись, вышли на дорогу и колонной двинулись домой. Стволы ружей сверкали в свете факелов, и никто ничего не говорил, только скрипели седла да мягко стучали копыта – так у нас на Медвежьей речке принято ездить верхом.
Когда они скрылись из виду, горожане из Жеваного Уха облегченно вздохнули, а затем схватили Донована и его банду и бросили их в тюрьму… не в ту, которую я разломал, конечно, а в ту, что уцелела.
– Ну вот, – сказала Глория, отшвырнув дубинку в сторону. – Вот все и кончено. Теперь-то ты не поскачешь в чужие земли, так ведь, Брекенридж?
– Не-ет, – говорю. – Мои родственники попросту ошиблись, так что я уж их простил.
Мы постояли так с минуту, глядя друг на друга, и вдруг она сказала:
– А ты… ты ничего не хочешь мне сказать, Брекенридж?
– Ну, конечно, – говорю, – хочу. Я тебе благодарен за все, что ты сделала.