Но я вообще парень отходчивый, и даже тогда добродушия не утратил. Я не стал обращать внимания на страшные проклятия, которыми щедро сыпал Джоэль, пока его брат вместе с Джимом Гарфильдом и остальными вытаскивали его из зарослей и окунали в речку, отмывая кровь. Я сел на своего мула, которого звать Александром, и поехал к дому старика Макгроу, куда, собственно, и направлялся, пока не связался на свою голову с этими тупицами.
На Медвежьей речке все мне приходились родственниками, кроме Рейнольдсов и Брекстонов, с которыми я не очень-то ладил, да еще семейства Макгроу, а уж с Глории Макгроу я глаз не сводил с тех самых пор, как на меня надели портки. Во всех окрестностях Гумбольдтских гор, а пространство они занимали немалое, было не сыскать такой высокой, милой и красивой девчонки, как она. Из местных девушек никто, даже мои сестры, не умел так ловко орудовать топором, так вкусно сготовить медвежье жаркое и маисовую кашу. А уж в беге обойти ее не смогла бы ни одна женщина и ни один мужчина – кроме меня, конечно.
Поднимаясь по тропинке, которая вела к дому Макгроу, я вдруг увидал Глорию. Она черпала деревянным ведром воду из ручья. Самого дома не было видно из-за зарослей ольховника. Она обернулась и поглядела на меня. Ну, красота, да и только: рукава закатаны, голые руки, шея и босые, белые как молоко ноги, глаза небесно-голубые, а волосы прямо золотом горят на солнце.
Снимаю я, значит, перед ней свою енотовую шапку и говорю:
– Доброе утречко, Глория. Ну, как поживаете?
– Папашина гнедая кобыла вчера больно лягнула Джо, – говорит она. – Да пустяки, пара синяков. А так у нас все в порядке. Ну, а ты как? Еще не прирос к своему мулу?
– Нет, мэм, – говорю, а сам тем временем слезаю и продолжаю: – Дай-ка, Глория, я помогу тебе ведро нести.
Она уже протянула было мне ведро, как вдруг нахмурилась, в рубашку мою пальчиком тычет и говорит:
– Опять подрался?
– Да это я с Джоэлем Брекстоном сцепился, – говорю. – Так, ерунда. Он утверждал, будто бы индейские комары крупней техасских.
– А тебе-то откуда знать? Ты же никогда в Техасе не бывал.
– Ну, а он не бывал у индейцев, – возразил я. – Да и вообще, не в комарах тут дело. Тут дело в принципе. Мои предки из Техаса, и я не позволю никаким Брекстонам клевету на весь штат наводить.
– Слишком уж часто ты дерешься, – сказала она. – И чья взяла?
– Моя, а как же иначе, – ответил я. – Я всегда побеждаю, не так, что ли?
Это безобидное утверждение, похоже, ее рассердило.
– Уж не вбил ли ты себе в голову, будто никто с Медвежьей речки тебя не одолеет? – сказала она с язвительной улыбкой.
– Ну, – уверенно сказал я, – до сих пор никто и не смог… не считая папаши.
– Просто ты ни разу не дрался с моими братьями, – отрезала она.
– Вот именно, – согласился я, – я ведь многое спускал им с рук. А все почему? Потому что они твои братья, и я не хотел им навредить.
Этих девчонок иногда не поймешь. Глория вдруг взбесилась, выхватила у меня из рук ведро и говорит:
– Да неужели? Вот что я тебе скажу, Брекенридж Элкинс: даже самый младший из моих братьев приструнит тебя, как норовистую лошадь, а если ты хоть одного из них пальцем тронешь, я сама тебе задам! К тому же, да будет тебе известно, один джентльмен – он сейчас как раз у нас дома – мог бы достать пистолет и вмиг разукрасить тебя свинцом, а ты и вытащить свою ржавую пушку не успеешь!
– А я в стрелки и не записывался, – сказал я примирительно. – Но зуб даю, что мой двоюродный братец Джек Гордон запросто его в этом обставит.
– Разве ты со своими братьями сравнишься с ним! – говорит она презрительно. – Да такого джентльмена вы и во сне не видывали! Это ковбой с Дикой реки, он едет в Жеваное Ухо, а у нас остановился пообедать. Если бы ты его увидал, ты бы вмиг перестал бахвалиться. Посмотри на себя: дряхлый мул, дырявые мокасины да рубаха из оленьей кожи!
– Черт возьми, Глория! – говорю я, а сам запутался вконец. – А рубаха-то кожаная чем тебе не приглянулась? Как по мне, так уж лучше такая, чем домотканая.
– Ха! – фыркает она. – Просто ты не видал мистера Вилкинсона! Он не носит ни кожаных, ни домотканых рубах. Только покупные! Такого элегантного господина у нас и не сыщешь. На сапогах звезды да позолоченные шпоры! А на шее платок красный – он говорит, шелковый. Не знаю. Я таких никогда не видала. А рубаха! В красно-желто-зеленую полоску, красивущая! А белая ковбойская шляпа! А шестизарядный револьвер с жемчужной рукояткой! А уж какая у него лошадь, какая сбруя – тебе таких и не снилось, болван ты этакий!