- Ей, святоша, ты в своем уме?! – Зло сверкнул глазами в его сторону Фредерик. – С чего ей это знать?
- А с того. – Авенир встал на ноги, так и прижимая правую ладонь к груди. – Судя по всему, она старше всех нас, если этот, - он кивнул головой в сторону Эгона, - ее настоящий отец. В тебе, во мне, в…Берри ее душа. Как она оказалась внутри? Почему вы не помните своего детства, по-видимому, родившись такими, а мне снятся ночные кошмары, где моих родителей…моих маму и папу убивают прямо на моих глазах?!
- Авенир. – Повелительно прервал его Эгон. – Всему свое время. – Он медленно положил свою тяжелую ладонь на плечо юноши и, судя по тому, как накренилось его тело, сильно давил на него. – Для начала, как было условлено, ты поможешь мне проверить одну маловероятную теорию, а потом все остальное.
Эгон резко развернулся на каблуках и в три шага преодолел расстояние между ним и Александрой.Его руки что-то искали в тени за кушеткой, на которой остывало тело Берри.Толстый канат. Одним ловким движением он смастерил морской узел за спиной у девушки.
- Зачем ты это делаешь? – Фредерик пытался развязать узел, но безуспешно. Чем больше он старался, чем больше движений делали его быстрые пальцы, тем туже путы стягивались вокруг талии Александры. Дыхание девушки стало тяжелым.
Пока Фредерик и Александра были заняты борьбой с морсикм узлом, пока все их внимание было приковано друг к другу, они не видели, Авенир накинул на шею петлю, которую опустил для него Эгон.
Оба конца каната были крепко завязаны, середина его провисала в крюке, приверченном на потолке.
Не давая волю раздумьям, Эгон оттащил от дочери Фредерика, схватил Александру и вытолкнул ее в раскрытое окно.
Длина каната не позволяла Александре коснуться земли, а Авениру не позволяла сделать вдох.
Фредерик кинулся к распахнутым ставням. Он перегнулся через подоконник. Около двух метров до земли, Александре ничего не угрожает. Она пытается вырваться из пут, но те лишь туже стягиваются и сильнее впиваются в ее плоть. Ее хрупкое тело извивается и дергается, пытаясь спастись.
«Авенир»!
В ужасе подумалось Фредерику.
Он обернулся и кинулся к другу, чьи мучения разгорались все сильнее с каждым спасительным движением Александры. Эгон преградил ему путь. Как ни старался Фредерик, единственным выходом было выбежать на улицу и попытаться перерезать канат. Из комнаты этого делать не следовало, подумал он, Александра могла пострадать.
Только не понимал он, что для Александры, неуязвимой для чужих ружей, любая травма не страшна, в отличии от Авенира, когда единственное оружие, способное его погубить, сейчас дулом направленно ему прямо в лоб.
Фредерик снова кинулся к окну, чтобы попытаться втянуть Александру обратно в комнату, надеясь на силу в собственных руках, но внезапная яркая вспышка боли, отпечатавшаяся в виске, затуманила его взор и сознание. Фредерик упал без чувств, так и не выполнив задуманного. Эгон кинул в сторону хрустальную пепельницу, чтобы разбить которую, следовало приложить немало усилий. На ней алело небольшое пятно крови.
Авениру не оставили и шанса для спасения. Их уговор с Эгоном был таковым: сначала Авенир поможет помогает Эгону, и только потом, когда все сомнения будут развеяны, сможет узнать всю правду о своих родителях.
Авенира нельзя было назвать натурой нетерпеливой. Скорее, наоборот, церковное начало жизни подарило ему смирение и принятие. И, как он мог, он смиренно принимал грешные души в свои объятия, исцелял их и отправлял в путешествие по вечности, ибо в ней смысл.
Тайна гибели его родителей, мучившая его всю сознательную жизнь, издевательства Эгона, смерть Берри, слезы Александры, вывели его из привычного состояния. Потому он и попытался разговорить саму Александру, которая по словам Эгона и стала причиной погибели целого семейства.
Горло жгло. Авенир, наверное, исцарапал себе всю шею, пытаясь глотнуть воздуха. К каждой подобной пытке Авенир относился уже как к данности. Он знал, что следом за болью будет новое пробуждение, настанет новый день и Эгон придумает для него новое испытание.
Сейчас все было по-другому. Взгляд Авенира затуманился от боли. К ней невозможно привыкнуть. Он понимал, что задыхался, что умирал. И, как только это новое знание осенило его, в его памяти пронеслись слова песни, пропетые родными устами:
~ Завтра будет новый день,
На сегодняшнем уж тень.