А впрочем, отбросим пустые разговоры. Вернемся к моему безутешному состоянию в первые дни пребывания в этом городе.
Несмотря на кажущуюся легкость бытия, когда все дела делаются наперед задуманного, в душе, не покидая укромного уголка, взрастает тревога. И до того был оглушителен ее вой, что метался я, яки черт под святым дождем.
Не находилось места мне ни на суше, ни на воде, к которой потянуло меня однажды ночью.
Поверите, но именно этой ночью я смог вновь обрести себя.
Скитаясь по берегу под осуждающий гомон рыбаков, что в столь поздний час поддались охотничьему инстинкту, я складывал в голове все услышанное и увиденное мной за все эти годы.
Могу сказать, что жизнь моя оказалась жалкой. Бесконечно длинной, полной удовольствий и жалкой. Жалкой настолько, что все величие, что простиралось во мне испокон веков, уносилось лишь легким дуновением ветра, гулявшим в ту погожую ночь.
На волнах, в глубоком океане, все еще бороздят безбрежные просторы корабли мертвецов.
Казалось, до меня доносились их голоса, предсмертной песнью. Для пущей точности, я все записал в ту же секунду на оказавшемся у меня в кармане обрывке письма.
К слову сказать, именно оно о сообщало о безвременно кончине жадного братца.
Слова песни, что слышалась той ночью мне, были такими:
Не верь словам, а взгляду верь.
В устах лишь мед, а сам он – зверь.
Веди, покуда видит глаз,
Его туда, где нет уж нас.
Учись пока живой малец,
Чтоб горьким не был твой конец.
Мольбы услышь терзание.
Твое в ней наказание.
Отлегло.
Будто камень, привязанный все это время к моей шее, сгинул прочь из этого мира. Будто моё существование наполнилось новым стихосложным смыслом. Было в этих словах что-то завораживающее и неподступное, будто картину, что я наблюдал все это время, нужно было просто повернуть лицом.
Да будет так, как гласит Откровение Божественное (человек создан для счастья, а не для скорби), будет Счастие.
И перепугался же тогда старик с удочкой у берега от моего Счастья. Смех мой раскатился словно гром по тихой улице. Удочка улетела в воду, а в мою голову десятки бранных слов о моем месте в этом мире и то, куда мне следует на самом деле направить свой жизненный путь.
Наверное, их поздний ужин той ночью был самым вкусным в их жизни.
По крайней мере, так считаю я, ибо в ту минуту Счастия все было прекрасно в этом мире.
О, я, несомненно, в курсе всех дел, но стоит ли мне раскрывать все прямо сейчас?
Не думаю.
А вот и мой заказ.
До встречи.
Полностью ваш Бернард».
~ ДЖЕНТЛЬМЕНЫ ~
... год спустя...
Сегодня ровно к двенадцать часам Александра попросила Авенира, Фредерика и Берри быть в гостиной. Для знакомства с ними вместе с девушкой пришла всеми любимая Клара. Ее белокурая макушка и нежно-голубые глаза были на устах чуть ли не всех юношей этого темного городка. Они называли ее нимфой, богиней, русалкой, чаровницей, а Александра называла ее просто Кларой.
Иногда к ее имени смачно прилипали самые грязные ругательства, но звучало только протяжное: «Кла-а-ра».
Ранимая Клара.
Впервые Александре полюбился лик одного джентльмена по имени Гарри, постоянного клиента книжной лавки, но, судя по тому, как часто стала мелькать среди книжных полок светлая голова всеми любимой Клары, приглянулся он не только Александре.
Нужно было что-то делать.
Компания джентльменов дома дяди Александры была весьма популярна среди девочек и дам всех возрастов и рангов, поэтому ей не пришло ничего лучше в голову, как познакомить с ними причину своего беспокойства.
Навязчивая Клара.
План был идеальным: после смены в книжной лавке, которая по четвергам длилась у до обеда, Александра берет Клару под белы рученьки и ведет домой к дяде на вкуснейший пирог.
Девушка никогда не отказывалась от любых приглашений на вкусный обед, неважно, что чаще они звучали из вежливости.
Воспитанная Клара.
Несмотря на всю предусмотрительность Александры, что помогла мей встать сутра пораньше и приготовить то самое лакомство, чьей задачей станет заманить жертву в ловушку, что-то пошло не так.