Александра стояла у закрытого наглухо окна, всматриваясь в ночь. Ей не спалось. Луна подмигивала из-за туч, временами озаряя белым светом ее простое серое платье, каких полно у каждого портного в этом городе. Авенир сдержал слово и не вымолвил его при Эгоне. Несмотря на заверения юноши в собственной стойкости, Александру грыз червь сомнения, и, если уж быть до конца честными, ее душа была полна дурных предчувствий, словно лампа, приютившая не один десяток джинов. Только исполняться будут не желания, а опасения и страхи.
Когда серебряный диск луны в очередной раз скрылся, свет от горевшей свечи приклеил ее отражение к немытому стеклу. Бледный призрак, показавшийся за окном, ухмылялся. Глаза большие и будто одурманенные, глядели на нее словно чужие. Впалые щеки серыми тенями уродовали лицо, делая его абсолютно непривлекательным.
Александра ни на секунду не отвлекалась от мыслей, полностью поглотивших ее. Все ее естество требовало лишь одного – мести. Каждая вспышка необузданной ненависти делала ее в мгновения живой, будто все обретало смысл только в эти моменты. Единственный родной человек искал ее каждый раз лишь для того, чтобы снова причинить боль. Все их встречи сулили для нее лишь страдания.
Этот порочный круг непременно должно прервать, иначе сердце ее, хранящее в себе столько тьмы, обратится камнем, а ненависть накроет весь мир, сокрушаясь и на головы ни в чем неповинных.
Александра продолжала изучать свое отражение, глядевшее на нее чужими глазами.
Эгон сотворил ее из собственных эгоистичных желаний. Забрал надежду на завтрашний день. Он сделал ее причиной катастрофы. Забрал душу и все еще пытается завершить начатое. Он уничтожил ее и превратил в ничто.
А была ли она когда-нибудь?
Ее жизнь стала разменной монетой, которая потеряла ценность в самом начале торга. Это неоспоримый факт. Сему позволили свершиться высшие силы, подарившие Эгону способность мыслить и возможность сокрушить душу собственного ребенка.
Александра пыталась свыкнуться с ощущением кома в горле. Ей нестерпимо хотелось плакать так горько, насколько только она была способна, но одновременно ее душил стыд за непомерную жалость к себе. Ее детство, проведенное в теплых материнских объятиях, стало апогеем счастья, ценой которого стала война со Смертью.
Она несомненно понимала, что отмщение не принесет ей и толики облегчения, не ослабит петлю, натянутую на шее, но всякая мысль не бывает случайной. Эгон посчитал себя в полном праве распоряжаться ее судьбой, как ему угодно. Более того, он просто стер ее, смял, сжег и выкинул на задворки мира. Александра решила, что настала ее черед нанести ответный удар и неважно, какой силы он потребует, сколько попыток, главное, не позволить подобному злу существовать ни в одной вселенной.
Часто люди сетуют на то, что их жизнь разделилась на «до» и «после». В какой-то степени это люди определившиеся и твердо осознающие себя во времени. Они могут четко поставить грань между тем, что было и тем, что есть. Легко представить, что творилось в голове у Александры, точнее до одурения невозможно понять. Эти простые понятия, как «до», которое должно было происходить когда-то, что имеется в нашей истории, и «после», что следует за стеной прошедших событий, которое творится сейчас, теряют весь свой смысл из-за отсутствия связующего звена. Наши «до» и «после» простираются по течению жизни, которую Александра теряла уже не единожды.
Человек ли она теперь или призрак, ответ на этот простой вопрос, увы, не сможет дать никто, пока Александра стоит в своей старой комнате и предается греющим ее душу воспоминаниям о матери.
Сивилла.
Во всем, что случилось после смерти матери, Александра углядела злой умысел судьбы. Она винила себя едва ли не больше Эгона. Ему всегда было плевать на семью, которая верно ждала его с горячим ужином на столе. Он не испытывал теплых чувств к Сивилле. Сейчас Александра осознавала это как никогда ясно. Что же Эгон испытывал к своей дочери? А что может испытывать отец, который убивает собственного ребенка и после этого не видит кошмаров? А когда встречает его вновь, убивает снова, но перед этим сытно накормив и показав жизнь, словно замаливая свои прошлые грехи этим насквозь фальшивым проблеском отеческой любви.
Все это казалось Александре настолько неправильным и чуждым, что приходилось отворачиваться от собственного отражения, злобно глядящего на нее глазами Эгона. Ей было тошно от одной мысли о собственном отце, однако его призрак не покидал ее ни на секунду.
Быть может, он был прав, и его душа плещется в глубине ее глаз?
Отбросив эти гнусные догадки, Александра, прихватив темную накидку, вышла в ночь, чтобы найти того, кого она жаждала увидеть. Фредерик. Так ей виделось ее будущее.