- Убирайся. – Прохрипела Лина, убирая залипшие волосы с впалых щек. – Продолжай искать работу, иначе нас лишат этого дома.
- Я пытаюсь.
- Скверно!
- Буду больше стараться, мам.
Дверь тихонько прикрылась, ставя окончательную точку в разговоре родных. Александра простила мать, выдохнув всю обиду в пустоту. Она прощала каждый раз, прощала все и всегда. Кто-то скажет: она - ангел, а другие – это же ее мать, так и должно быть. Ложная справедливость распространяется повсюду, но видят в этом лишь должное.
ЭГОН.
Холод. Сырость. Чопорность. Характерность. Манерность.
Туман, пеленой ложащийся на глаза, застилающий людей, вышагивающих мерными вымеренными шагами по вытесненной камнем улице. Длинные полы пальто, достающие почти до самой земли. Вот-вот край дотянется до небольшой лужицы под ногами. Она разлетается в стороны, капля по капле, от тяжести человеческого тела. Высокого тела, с мощными широкими плечами, длинными руками, застаренными трудовыми буднями. Руками, которые потеряли нежность молодости, аккуратность неопытности, торопливость желания и изящность гордости. Кому давно не ведомо тепло идет по мостовой, то и дело, запахивая пальто на выпуклом животе, составившим добрую половину впечатлений о приятном, греховном удовольствии. Острый, крючковатый нос ведет в сторону чудных запахов, доносившихся прямиком из-за угла, где какая-то грузная барышня готовит семейный ужин из пяти блюд. Пяти восхитительных, слюнопускательных блюд. И как жаль, что он был уже сыт.
Темные, крысиных размеров глаза разочаровано прикрылись, веки нависли над щеками – с возрастом кожа уже не так упруга, как прежде. Прежде, когда ты еще можешь спокойно смотреть на молодых девушек, и та не сочтет тебя за маньяка-мучителя. Прежде, когда ты можешь выпить галлоны спиртного и не отправиться после этого в бессрочный отпуск на встречу с Богом. Прежде, когда вес это еще можно было почувствовать. Огромная ладонь утерла крючковатый нос, мужчина, а таковым прохожий и являлся, громко шмыгнул и пустил ход своих мыслей в полет на дальние просторы памяти прошлого. Он всегда был некрасив, с самого рождения, но никогда не ощущал в себе уродства, потому спокойно общался с противоположным полом. Некоторые из них, надо признать, и сами были бы рады завести незатейливую беседу с ним поздним вечером в укромном уголке.
Внезапно мимо него пролетела красивая девушка, на вид ей всего лет семнадцать, но и в таком юном теле есть все, что должно свести с ума любого мужчину. Наш прохожий, не теряя шанса, ринулся к ней, забыв напрочь о холодном ветре, мучавшем его минуту назад.
«Не желаете ли провести вечер в компании столь неуемного джентльмена?»
С похотливой улыбкой спросил он, чуть склонившись вперед, чтобы видеть ее прекрасные пухлые щечки как можно ближе. Румянец окрасил их в яхонтовый оттенок.
«Прошу прощения, дедушка, вы, наверное, выпили».
С милой улыбкой ответила девушка, распуская лепестки своих алых губ.
«Мой возраст и предложение провести вместе вечер дает лишь эффект беспробудного пьянства. Что за мир?!»
Мужчина закатил глаза, погружая свои огромную ладонь в поседевшие волосы. Он был почти в два раза выше маленькой женщины, но могучий рост нисколько не умалял его морального падения. Его размеры всегда поражали, иногда пугали, кого-то приводил к приступу истерического хохота, кого-то к крышке гроба над головой.
Девушка пожала хрупкими плечами, завернутыми в шаль, покусала нижнюю ярко алую губу, вглядываясь в лицо незнакомца, и внезапно к ней пришла мысль, поразившая до кончиков пальцев, которые тут же затрепетали в туго-вязанных перчатках: «Уходи. Уходи и не оборачивайся. Не оборачивайся и не вспоминай. Беги!». Она сделала шаг прочь от незнакомца, потом второй, затем и вовсе пустилась наутек.
«Поколение ни к черту!»
Бросил мужчина ей вслед и обернулся к величественно возвышавшемуся зданию над угрюмой мостовой и гомонящими прохожими. Фасад отделан великолепно выполненной лепниной в виде маленьких кудрявых херувимчиков с лирами в руках. Над их головами, немного левее каждого, узор составляло хитросплетение змеиных тел, будто напоминающее ежесекундно любому прохожему, что даже святость требует усилий, дабы не поддаться искушению.