Дон! Лот зажмурил глаза, словно от яркой вспышки: русская мина разорвала лед, и мгновенно не стало бежавшего впереди Хельмута… Он открыл глаза и снова улыбнулся Наташе.
— Итак, моя дорогая невеста, мой милый эдельвейс, «паб-крол» (ползком по пивнушкам) — это любимый спорт лондонских бездельников. Мы с твоим братцем добились высоких показателей в парном разряде. Что касается Токио…
— О господи, при чем тут Токио? — притворно возмутилась Наташа. — Не так длинно, герр Лот!
— Что касается Токио, моя милая, — профессорским тоном продолжал Лот, — то там эти вечеринки с бесконечной сменой баров называются «лестница». Увы, мои друзья самураи никогда не могли заранее сказать, куда ведет эта «лестница» — вверх или вниз.
— А о чем говорит собственный опыт?
— О Натали, мы же договорились не спрашивать друг друга о прошлом, — округлил глаза Лот.
— Интересно, какое прошлое надо скрывать мне? — сказала Наташа. — Явно неравная игра.
Лот захохотал.
— Да ну тебя! — сказала девушка, отвернулась, потом повернулась, сделала гримасу, наморщив нос. — К чему все эти разговоры?
— Я тебе предлагаю русский «паб-крол» в Нью-Йорке. Недурно?
— То есть?
— Начинаем в «Рашен-ти-рум» на Пятьдесят седьмой улице, продолжаем в «Русском медведе», где, кстати, ты сможешь узнать свою судьбу у гадалки мадам Беверли. «Психоанализ и хиромантия! Сенсационные откровения! Вы увидите, как с будущего спадает покров таинственности!» Ну и заканчиваем в сногсшибательном ресторане «Елки-палки» в обществе изысканных дипломатов, прыгунов и поэтов. Какова программа?
— Гениально! — воскликнула Наташа и вскочила с кресла. — Ты серьезно? Я буду готова за несколько минут.
— Только никаких бриллиантов, рубинов и жемчуга, — строго сказал Лот. — Никаких шиншиллей и ягуаров. Скромный полувоенный костюм, кожаный ремень с пистолетом, валенки, малахай…
Наташа убежала наверх, а Лот, на правах своего человека, прошел в соседнюю комнату, открыл дверцы бара, усмехнувшись, достал бутылку смирновской (еще из запасов старика Гринева), сыпанул в стакан перца на манер обожаемого своего Джеймса Бонда, выпил залпом и задумался. Программа, так весело принятая Наташей, грозила ему в этот вечер многими неожиданностями.
— Вот Никола-на-курьих-ножках, вот Церковь ризоположения, это Василий Блаженный, Дом Пашкова, Тверской бульвар, Садово-Триумфальная, Китай-город… — говорила Наташа, разглядывая роспись на стенах «Русской чайной».
Старая Москва Гиляровского в куполах и крестах, двухэтажные желтые домики, конка, пышнозадые извозчики, румяные красавицы, снег…
— Отвечаешь за свои слова, Наташа? — ухмыльнулся Лот.
— Я все это знаю с детства. Папа рассказывал и показывал старые книги с иллюстрациями, — девушка опустила глаза к шитой петухами скатерти. Она вдруг вспомнила какую-то картину Кустодиева: подсиненный снег, голые ветки огромного дерева, туча грачей… «Весна, я с улицы, где тополь удивлен, где даль пугается, где дом упасть боится, где воздух синь, как узелок с бельем…» И мгновенная, как летучий запах, тоска прошла сквозь сердце: воспоминание о жизни, которой она никогда не жила. В следующее мгновение она уже снова с улыбкой смотрела на стены.
— Потрясающие фрески! — сказала она. — Не хватает только одной детали — большой развесистой клюквы.
Официант поставил перед ней коктейль «Московский мул», а в пустую рюмку налил для Лота сибирской лимонной. На этикетке среди царственных снегов Сибири росло лимонное дерево.
— Вуд ю лайк закуска?
На столе появились русские национальные закуски: икра, семга, корнишоны, жареный миндаль, анчоусы, стилизованные под раков лангусты.
— Извините, эта девушка настоящая русская, — сказал Лот официанту. — Она из советского цирка. Есть у вас сало?
Официант вежливо округлил глаза.
— Сало, сэр?
«Сало, млеко, яйко… Мы шли по окраине Полтавы, а мальчишки из-за заборов дразнились: «Сало, млеко, яйко — немец, удирай-ка!» Франц захохотал и показал им автомат, их как ветром сдуло. Франц бросил через забор оккупационную марку».
— Ну хорошо, а черный хлеб у вас есть для цирковой артистки? Поймите, дорогой, эта скромная девушка ежедневно рискует жизнью, делает двойное сальто, глотает шпаги, горячие неоновые трубки и к тому же тоскует по родине.
— Черный хлеб, сэр?
— Ну да, черный хлеб.
— Сэр?!
— Э?
— ?
— Не совсем вас понимаю, сэр.
— Вы, должно быть, здесь новенький. Черный хлеб из ржи.
— О, ай си! — радостно вскричал официант. — Горбушка! Вы хотите, сэр, получить «горбушка»?
— Да, да, — сказала Наташа. — Мы хотим «горбушка».
— Сейчас узнаю, мисс, — радостно улыбаясь, сказал официант. — Немедленно соберу все сведения.
Наташа, изнемогая, уткнула нос в салфетку Лот осушил рюмку, оглядел зал.
В углу оживленно обедали два пожилых господина и две дамы. Каждое новое блюдо они встречали гоготом, возгласами «о-о!», им определенно казалось, что они находятся в самом центре загадочной русской страны. Неподалеку, недовольно морщась, сидел за стаканом чая старик с усами и эспаньолкой. Он читал газету «Новое русское слово». Больше в ресторане никого не было, если не считать одинокого плейбоя латиноамериканского вида, который вполоборота сидел на табурете у стойки и довольно нагловато — «поркос гусано» — поглядывал на Натали.
Сегодня утром в нью-йоркской квартире Лота зазвонил телефон. Номер телефона был не зарегистрирован и известен только полковнику Шнабелю и еще одному человеку из другой «фирмы». Звонков от этих людей не ожидалось, и поэтому Лот несколько секунд выжидал — может быть, случайное соединение?
Потом он снял трубку. Послышался натужный или, как говорят актеры, «форсированный» голосок:
— Мистер Лот? Вас беспокоит Брудерак. Может быть, помните? Мы встречались на вилле «Желтый крест» в августе после скачек, перебросились несколькими словечками, не в доме, если помните, на лужайке неподалеку…
— Да, помню, помню, — грубовато оборвал его Лот. — Если бы я забывал такие встречи, меня не держали бы на службе.
Лот сжал в кулаке трубку, как будто это было горло дяди Тео. Разве мог он позабыть унижение, нанесенное ему этим «контейнером»? Отказать в деловом свидании, и кому — ему, Лоту…
— Вы так неожиданно тогда исчезли, — бормотал в трубке форсированный голосок. — Боюсь, что я вас немного обидел. Потом я ругал себя и искал вас по всему парку, но увы… — он замолк.
— Ну дальше! — сказал Лот.
— В растерянности я обратился даже к божественной Лиз Сазерленд. Краем глаза я видел, что вы танцевали с этой прелестной дамой…
Голос дяди Тео снова умолк. Лот некоторое время слушал молчание, пытаясь представить себе обстановку по ту сторону кабеля. А может быть, это в двадцати метрах отсюда, в двух метрах? Как они узнали телефонный номер?
— Ну, отдышались? — рявкнул он в трубку.
— Увы, и Лиз Сазерленд не знала, где вы, — сразу же отозвался голос дяди Тео. — Я спрашивал даже у старого китайца Бяо Линя — знаете, этот верный слуга Си-Би Гранта… Но… но, мистер Лот, Бяо не смог мне ответить…
Молчание. Лот расхохотался в трубку, очень довольный. Раздражение против «контейнера» как рукой сняло. Он вспомнил молниеносную расправу с китайцем и повеселел. Воспоминания о ловких и мощных физических акциях всегда вселяли в него уверенность. Он не мог себе представить наслаждения, какое получал от своей работы «добрый дедушка» Аллен Даллес. Игра ума, и только? Вздор! Ум и кулак — вот идеал разведчика.
— Еще бы, — хохотал он в трубку. — Как же мог вам что-нибудь сказать бедный «гук». Ведь он же глухонемой, бедняга.
В трубке слышалось покашливание. Лот наслаждался.
— Нам бы надо встретиться, мистер Лот, — проговорил дядя Тео.
— Катитесь вы знаете куда! — сгоряча крикнул Лот, но потом спохватился: — Что вам нужно, дядюшка, от скромного прожигателя жизни?
— Знакомо ли вам имя Эдвин Мерчэнт? — после новой, но уже непродолжительной паузы спросил дядя Тео.
Лот едва сдержал удивленный возглас. Раскрылся! Дядя Тео показал ему внутренность своего «контейнера». Так оно и есть, так и предполагал Лот. Дядя Тео — человек Мерчэнта, одного из руководителей подпольной ультраправой организации «Паутина». Лот вспомнил Мюнхен, блиц-ленч в обществе Мерчэнта, во время которого они обменивались шутками, пытались прощупать друг друга.