После нескольких вопросов о моей бывшей работе, которой не существовало, и о моей учёбе, а также почему я переехал в этот город, он меня раскрутил на секс.
Уперевшись в стол и терпя сквозь зубы болезненность проникновения Джингера, я сакрально размышлял: «Ёбля — это обязательное условие принятия на работу? Или мне не повезло?»
Акт был отвратительным. Он не растянул меня предварительно, и поэтому прошло некоторое время, прежде чем я смог получать удовольствие от быстрых толчков. Джингер торопился, словно не был на работе, а только спешил на неё. И кончил он именно тогда, когда я подумал, что смогу трахаться сутки. Мне пришлось доводить себя до оргазма самому и стыдиться этого.
— Завтра в восемь, — Джингер закурил, и именно в этот момент я понял, что нифига он не презентабельный и сомнительно привлекателен вообще.
Если спросить меня, какой же он, то по прошествии почти семи месяцев моего знакомства с ним я наконец могу точно ответить — Джингер напыщенный или, другими словами, Джингер — говнюк (словами Стю, который всегда был прав насчёт него). Сейчас я постараюсь описать почему именно изначально складывалось ложное впечатление о нём: немного усталый вид, словно он завален работой, причём не физической, а, скорее, мыслительного характера. Такое потёртое, странно-благородное лицо на самом деле он получал от ночных гулянок. Практически не спя по ночам, он ходил по клубам, трахался и, не высыпаясь, приходил на работу. Под глазами залегали тени, придавая немного мученический характер, и эти взъерошенные волосы, которые он по нескольку раз в день старательно укладывал на аристократический манер… но они у него по природе очень непослушные, даже самый сильный гель признавали максимум на пару часов.
Ещё у Джингера всегда была лёгкая небритость. Словно его бросила жена и некоторое время ему было не до этого. «Ну как бриться, когда потерян любимый человек?!» Но на самом деле Джингер так ходил, думая, что это придает ему сексуальности. Вероятно, рассчитывая, что люди смотрят на него и думают: «У парня была горячая ночка и не одна… ну как бриться?». Интересно, на сколько он бы меня оштрафовал, если бы я сказал, что его расчёт не сработал, и все думают иначе?
Джингер любил штрафовать. Его зелёные глаза при этом так блестели, будто ничего приятнее для него нет. Хотя, конечно, это неправда, приятнее для него было физическое удовольствие от спаривания — никакой «любовью» он не занимался, да даже «сексом» это не назвать.
«Примитивщина» — вот такой Джингер, если ковырнуть.
Помню, как мы смеялись в раздевалке над Джерри и его манерой произносить слово «аплодисменты» всегда так, будто он на сцене, когда вошёл Джингер и не оценил нашей веселости. Морин тогда закрывал шкафчик и не увидел Джингера, сделал шаг назад и напоролся на него. Всё бы ничего, ведь не страшно, но у Джингера в руках был кофе, и он пролился на пол и немного капель попало на ботинки.
Находясь всё ещё в весёлом состоянии, мы все засмеялись, и Джингер крикнул:
— Минус десять баксов, Стив, за слишком громкий смех! — ушёл, чтобы, вероятно, очистить ботинки, так как в отношении себя он был очень честолюбив, а я так и стоял с натянутой улыбкой, не понимая, почему он оштрафовал именно меня. У меня был нормальный смех, не громче, чем у остальных.
Почему не Морина? Ведь именно он виноват в том, что пролился кофе. Хотя, как подозреваю, Джингеру всегда нравился Морин в сексуальном плане, но это не мешало ему с ним враждовать… поэтому всё равно не ясно, почему оштрафовали меня, а не его.
Не стоит думать, что мои напряженные отношения с Джингером сложились из-за штрафов и первого неудачного секса. Я не мелочен, чтобы таить за это злобу.
Джингер практически не замечал меня в первый месяц работы. А потом была ночная смена, в которую остаются всего два человека и иногда Джингер. В ту ночную смену был я и Джерри — один из наших «поваров» и также Джингер, хотя его не должно было быть. Он появился внезапно, и так смешно перебирал ногами, что я сразу догадался, что он пьян. Немного, но всё же пьян.
Рукава его рубашки были закатаны, и сама рубашка была почти наполовину расстёгнута. На часах было почти три ночи, посетителей не было, а вот Джингер был.
— Пойдём пересчитаем твою за-а-арплату, — он засмеялся, а я, немного недоумевая, отошел от кассы.
— Но я получил расчёт на той неделе, — почесал затылок и сел напротив Джингера.
Джингер не любил сидеть в кабинете, предпочитая зал и столики, за которыми люди едят фастфуд. Поэтому в ту ночь без посетителей Джингер по своему обыкновению занял место у окна, за которым было темно.
— Так-с, — отодвинулся от стола и расставил широко ноги, — отсоси мне.
Мягко говоря, это было нагло, и я не хотел сосать этому утырку. Вообще не понимал, какого фига ему никто не отсосал в клубе и какого фига он подумал, что это сделаю я. Но подумал он верно. Я опустился перед ним на колени не потому, что он мой начальник, и, как я уже сказал, не потому, что хотел. Скорее потому, что подумал, что с меня не убудет, а он отвянет. Так сказать, поработать немного — и нет проблем.
Вытащил член из его штанов и удивился, потому что до этого считал, что у него член больше. Когда он меня трахал на столе, мне ощущалось, что у него там дубина, а не хуй, а оказалось… не совсем маленький, скорее средний.
— Живее, Стив, — он так поторопил меня, словно за сигаретами послал.
Я ничего не чувствовал пока отсасывал. Разве что небольшую горькость на языке, и было неприятно, когда его волосы в паху попадали мне в нос. А так, я насаживался ртом и массировал ему яйца, надеясь что Джингер и в этот раз быстро кончит. Но надежды не оправдались, вероятно потому, что он был пьян, ему не легко дался оргазм.
Струя ударила мне прямо в горло, и показалось, что я сдохну от негодования, но я проглотил его так же, как и сперму.
Поднялся, вытер колени и рот, по-прежнему мало что чувствуя, а Джингер улыбался, кажется, к тому времени уже протрезвев.
— А ты умница, Стив, — похвалил и, улыбаясь ещё шире, добавил: — Заработал себе премию.
Если честно, особенно сейчас мне кажется, что я так плохо о нём отзываюсь, потому что знаю, что он мёртв. Нет, не в том плане, что я раньше боялся о нем плохо думать, просто… иногда мне казалось всё же, что он мне нравится — а я ведь этого не упоминал в повествовании до сих пор, да? Ну, не считая той обмолвки, каким он мне показался при знакомстве.
Да, быть может, иногда нравился, когда буйная ночь стирала с него напыщенность и убеждение в индивидуальности — которой он не обладал на самом деле. Такой обычный Джингер, хмурящийся с похмелья и не помнящий, с кем спаривался, он мне нравился. Его массивный, волевой подбородок, который он поглаживал пальцами, его строгий взгляд с оттенком печали, не совру, если скажу, что в такие моменты его глаза были не зелёными, а серыми, как небо туманное.
Нравился… или это я лгу опять же потому, что знаю, что он мёртв? Может, мне хочется думать, что всё, что я делал, для него — делал по симпатии? А не потому, что мне было труднее сказать «нет» и нарваться на возможные проблемы, нежели дать и всё? Бесхребетность или таки скомканное чувство?
А, к чёрту, его зарезали, и уже всё неважно.
Третье спаривание произошло почти ровно через две недели после отсоса, и вот после него до меня дошло, что у Джингера я в качестве не кассира, а личной шлюхи, которой даже коктейль покупать не надо.