В кустистой траве тут и там пестрят обрывки целлофана, клочья ткани, разноцветные жестянки и бутылки с выцветшими этикетками. Мусор – это единственное, что осталось от популярного рок-фестиваля, который буйствовал тут в июне.
Глупо было надеяться, что я здесь что-то найду.
Машина выезжает на дорогу, движение становится плавным и быстрым, мусорное поле остается позади.
Саныч молчит.
Я закрываю глаза и сама не замечаю, как засыпаю.
Меня будит тишина. Торжественная соборная тишина с тихим шарканьем ног, благоговейным многоголосым шепотом и гулким эхом под высокими сводами.
Я размыкаю ресницы, ожидая оказаться в сумраке, но меня слепит блуждающий острый луч, и я снова зажмуриваюсь.
Ощущаю тепло на щеке. Слышу птичьи голоса.
Открываю глаза и вижу, что рядом со мной спокойно спит мужчина.
Голова его на соседней подушке обращена ко мне боком, и некоторое время я рассматриваю грубовато вырезанный профиль: выпуклые брови, короткий прямой нос, твердые губы и подбородок, которому позавидовал бы Щелкунчик.
Потом обладатель всей этой мужественной красоты, не шевелясь, произносит:
– Проснулась? – открывает глаза и поворачивается лицом ко мне.
Глаза у него дымчато-серые, как мягкий шерстяной войлок. Я смотрю в них и греюсь.
– Куда дальше? – не дождавшись ответа на первый вопрос, спрашивает Саныч и садится ровно.
До меня с опозданием доходит, что мы с ним не в постели, а в машине – оба спали, сидя в креслах.
Я шокирована тем, что не шокирована.
Кажется, я девушка свободных нравов.
Тоже выпрямляюсь, выглядываю за борт и расплываюсь в улыбке.
Боже, надо же такое придумать! Джип стоит на опушке леса недалеко от проселочной дороги, в данный момент пустой.
Лес снизу доверху желтый, солнечный, пронизанный острыми лучами, на белых и синих ниточках которых крутятся медленно опускающиеся листья. Просверки золотых пятаков и звезд за стеклом образуют красивый контрастный фон для каменной физиономии Саныча. Он невозмутим, как статуя с острова Пасхи, но заметно более симпатичен. Во всяком случае, уши у него небольшие и аккуратные.
И нежно-розовые!
Я с детским интересом рассматриваю ухо, которое постепенно отчетливо краснеет.
– Я не знал, куда ехать дальше, – информирует меня порозовевшая статуя.
– Вперед, – говорю я. – До санатория километра два, а там я покажу дорогу к домику.
Мы трогаемся, выруливаем на проселок и мирно катим по нему в спокойном молчании, которое я уже готова считать фирменным стилем общения моего нового знакомого.
У бунгало номер тринадцать стоит серебристый «Рено».
– Черт! – восклицаю я.
У меня мигом портится настроение.
Пока джип маневрирует, пытаясь поближе подобраться к домику и при этом не помять цветы на клумбе, занавески в окне оживают. Скльптурные складки содрогаются и расходятся, в светлой раме окна возникает поясной портрет, при виде которого я мгновенно разделяю чувства вандала, жаждущего безжалостно осквернить произведение искусства. В окне безмятежно улыбается Валентин.
Из домика выходит Макс. При виде меня, восседающей на месте штурмана в громоздком вездеходе, он поджимает губы, хмурится и ускоряет шаг. Дверцу джипа он распахивает слишком резко, и приветствие, обращенное ко мне, теплом и нежностью не дышит:
– Где ты была?! Я ждал тебя всю ночь!
Классический пятистопный ямб подчеркивает пошлую банальность ситуации.
– Все нормально? – спокойно спрашивает Саныч.
– Да, вполне, – бормочу я, не глядя на него.
Мне ужасно неприятно, что Саныч подумает, будто для меня нормальны отношения с типом, который нетерпеливо пощелкивает перед моим лицом пальцами, привлекая внимание к тому факту, что он желает поскорее вытащить меня из машины.
Я игнорирую протянутую руку Макса, выбираюсь сама и, оказавшись перед ним, довольно громко и отнюдь не приветливо заявляю:
– Незваный гость хуже татарина!
Пусть мой новый друг не думает, что я рада встрече со старым.
– Я позвоню, – произносит Саныч, когда я захлопываю дверцу.
Это не вопрос, а заявление о намерениях.
– Буду ждать, – отвечаю я.
– Какого черта? – начинает Макс, но его слова заглушает рык движка.
Джип отчаливает.
Секунду я смотрю ему вслед, затем поворачиваюсь к Максу и спрашиваю, даже не пытаясь казаться милой:
– Что тебе здесь нужно?
– Для начала – поговорить, – отвечает он, тоже не стараясь быть душкой. – Идем в дом.
Он хватает меня за руку и тащит на крыльцо, не обращая внимания на то, что я бьюсь о каждую ступеньку непослушной больной ногой.