Не придумав ничего другого, я пронзаю зловещую тьму эмпатическим взором.
Звучит это красиво, но желаемого волшебного результата, к сожалению, не дает.
Да, я замечаю чью-то красно-синюю ауру, но это не тот свет, который разогнал бы тьму. То, что я вижу, напоминает одновременно и карнавальный костюм Кощея Бессмертного с нарисованными костями, призрачно белеющими на фоне черного бархата, и цветное бензиновое пятно в грязной луже.
Расплывчатый красно-синий силуэт приближается, выбрасывает в мою сторону протуберанцы, и я чувствую резкий запах.
Отступаю и упираюсь лопатками в холодную стену.
Черт, даже боевую сумку в ход пустить не получится – мне тут размахнуться негде!
Пятно надвигается и впечатывает меня в стену.
– Что за?.. – вскрикивает мой внутренний голос и замолкает, не договорив.
Вонь заползает в мозг и гасит мое сознание, как туча – солнышко.
– Ну, что, подруга, очнулась?
Хриплый голос царапает мне ухо, как шерстяная варежка.
Открыть глаза оказывается не легче, чем выжать штангу.
– Умеют же некоторые нажраться! Что мешала? – ехидно интересуется шерстяной голос.
– Когда мешала, кому мешала? – мямлю я.
Фрагментами вспоминаю последнее действо с моим активным участием: темная подворотня, дождь стеной, надвигающаяся на меня гигантская амеба в праздничной биоиллюминации и плотно забивающий ноздри мерзкий запах какой-то химии…
Опасливо тяну носом и снова ощущаю изрядную вонь, но это уже совсем другой букет. Густо пахнет немытым телом, застарелым перегаром, мочой и духами.
Я лежу на чем-то твердом, и мне холодно. Перед глазами подобие пестрого занавеса, он интригующе колышется, и несколько секунд я со слабым интересом жду продолжения. Потом определенно понимаю, что передо мной чья-то несвежая ситцевая юбка, и напрочь теряю желание увидеть закулисье.
– Наркоманка, что ли? – не отстает шерстяной голос.
Я поднимаю глаза и вижу засаленный древний тулуп с плеча крепостного Герасима, который вовсе не утопил свою Муму, а сделал из нее кокетливую шапочку.
Между растрепанным воротом тулупа и малость оплешивевшим меховым чепцом помещается морщинистое желтое лицо. Оно как будто нарисовано на потрескавшейся дыне: брови выведены черным карандашом, глаза обозначены жирной подводкой и лиловыми тенями, щеки – румянами, а губы – помадой цвета пармской фиалки. Похоже, это модная дама.
Мамзель Герасим, так сказать.
– Ох! – роняю я.
И вовремя прикусываю язычок, чтобы не вымолвить рвущийся с губ непечатный глагол полностью.
«Охренеть! – дипломатично выдает более приличный синоним мой внутренний голос. – Это кто?!»
– Вы кто? – спрашиваю я вслух.
– Чего это ты мне выкаешь? – обижается мамзель Герасим. – На соседних нарах паримся, так что не выпендривайся, цаца!
– На каких еще нарах?!
Я резко вскидываюсь и снова охаю и ахаю, натягивая до самой шеи несвежую простынку.
Вот это сюрприз! Под простыней я абсолютно голая!
С невольной завистью смотрю на чужой тулуп.
Мамзель Герасим злорадно хохочет:
– Что, в первый раз в обезьяннике, цаца? А надо меньше пить!
– Я не…
Осекаюсь, не договорив.
Часто дышу в ладошку, приставленную к носу вогнутым козырьком, и понимаю: я да. В смысле, да, я пила.
Но где? Когда?!
Я ничего не помню.
«Действие второе, те же и Чацкий, – расстроенно бурчит мой внутренний голос. – Опять амнезия?»
– Не может быть, – шепчу я, холодея от страха.
Кажется, история повторяется.
– Впрочем, в прошлый раз было хуже, – рассуждает внутренний голос, пытаясь меня подбодрить. – Тогда ты голая попала сначала в аварию, а потом на операционный стол и в реанимацию, а сейчас только в кутузку. Налицо прогресс!
– Мы в отделении полиции? – спрашиваю я соседку.
– Ага, в отдельном номере! – подмигивает мне она. – Кроватки тут, конечно, узковаты, но это не помешает. Готовься, подруга, тебя ждет бурная ночь!
– Какая ночь? Вы что, в своем уме? Вы за кого меня принимаете?!
Я кричу, и мой голос позорно срывается, что веселит мамзель Герасим пуще прежнего.
– Где мои вещи? Мне нужен телефон!
– Я должна позвонить своему адвокату! – издевательски пищит противная баба, с удовольствием меня передразнивая.
– Так. Все. С меня довольно!
Я встаю с лавки и, игнорируя хохочущую мамзель, решительно сооружаю из серой простынки вполне себе элегантный холщовый сарафан с завязками на шее.
Подхожу к решетке, заменяющей одну из стен, и богатырски сотрясаю ее, отчего замок мажорно громыхает.