– А доедешь?
Я перестаю покачиваться, выпрямляю спину и разворачиваю плечи:
– А то!
Саныч испытующе смотрит на меня. Я непоколебима.
Не надо было цинично смеяться над девушкой, неосторожно выдавшей свои тайные мысли! Теперь я буду тверда, как неприступная крепость.
– Собаку забери, – Саныч перебрасывает мне поводок и машет освободившейся рукой:
– Пока!
Ну, вот… А я-то думала, он будет меня уговаривать, навязывать мне свой джип как машину сопровождения…
– Пока, – я уныло бреду к «Рено».
Белка весело скачет. Саныч грузится в джип.
И чего я дура-то такая, объясните?
А еще эмпат.
Сокрушаясь об отсутствии среди моих талантов тонкого женского кокетства, еду в санаторий. По пути рассказываю Белке историю моих недавних приключений.
Собака – лучший друг человека. Она меня не перебивает, не задает ехидных вопросов, не ухмыляется насмешливо и даже взвизгивает в особо драматических моментах.
Потом жалобный визг превращается в нудный скулеж, и я понимаю, что Белка тоже не самый лучший собеседник.
Еще одно эгоистичное создание на моем тернистом жизненном пути!
– Что? Гулять? – угрюмо спрашиваю я, сворачивая на обочину.
Останавливаюсь, открываю заднюю дверь и выпускаю Белку на волю.
Она вываливается из машины в кучу сухой листвы, которой заполнена придорожная канава. В этом месте Белке по шейку, и она радостно плывет по серо-рыжим волнам, расплескивая листья и не обращая внимания на мои требования не удаляться из зоны видимости и не задерживаться.
«Может быть, это не русская борзая, а английская гончая? – бормочет мой внутренний голос. – Откуда такая приверженность традициям?»
Я понимаю, о чем он: Белка отправилась на променад в том же месте, где уже гуляла, когда мы ехали втроем на джипе Саныча. Плюс-минус километр, пожалуй, а то и полкилометра.
В тот раз собачка принесла мне с прогулки подарочек – джинсовые шорты.
– Белка! Белка, фу! – кричу я, как думаю, с упреждением.
Поздно.
Добычливая собачка уже возвращается с тряпкой в зубах.
– Фу, Белка, что за дрянь ты притащила на этот раз? – я морщусь, отворачиваясь от заскорузлой тряпки, которую настойчиво сует мне лучший друг человека. – Ладно! Ладно, я это возьму, стой смирно!
Кривясь, двумя пальчиками принимаю пыльный ком.
Встряхиваю его и чихаю, а тряпка разворачивается в подобие флага парламентера.
– Оп-ля…
Мне становится страшно.
Это белая хлопчатобумажная майка.
Идеальный компаньон джинсовых шортиков.
«Примерить не хочешь?» – вздрагивая, шепчет внутренний голос.
Я выворачиваю находку, чтобы увидеть ярлычок на горловине.
«М».
Как сказал бы Ослик Иа: «Мой любимый цвет, мой любимый размер».
Мне хочется подойти к ближайшему дереву и постучаться в него головой.
Почему я ничего не помню?! Ясно же, что все это не просто так!
Сажусь в машину и минут пять жалко хнычу, оплакивая свою пропавшую жизнь. Не эту – прошлую.
Белка лезет меня утешать, вытирает мне слезы языком, и, чтобы она отстала, я прекращаю хныкать.
За неимением дамской сумки запихиваю некогда белую майку в бардачок, захлопываю дверь, и мы едем дальше.
– Лариска, тебе надо поставить памятник из чистого золота! – признательно говорю я, выслушав подружку.
Оказывается, Лариска развернула целую секретную операцию, скрывая мое отсутствие от санаторского руководства.
Она подкупила процедурную сестру, чтобы та исправно ставила «галочки» в моем листе посещения, а сама каждый вечер дважды заходила в мой коттедж, чтобы включать и выключать свет в гостиной. Запасной ключ от моего домика Лариске в нарушение всех правил дал сторож, и он же присматривал за Белкой. А мои старики-сотрапезники поддержали этот маленький заговор, во всеуслышание объявив, что Машенька, мол, требует завтраки и ужины в постель, и под этим предлогом с многозначительным видом выносили еду из столовой на тарелочках. Даже не знаю, благодарить ли мне престарелых затейников за их помощь или ругать за подрыв моей репутации?
Но Лариска, бесспорно, заслуживает благодарности.
– Ладно, сочтемся как-нибудь, – ухмыляется она, уплетая холодные сырники с благотворительного ужина имени стариков-затейников.
Я без аппетита жую сосиску и с подозрением рассматриваю разложенную на батарее белую тряпочку. Это майка, которую принесла мне добытчица Белка. Свежевыстиранная, она чиста и непорочна, но мне кажется, что я с гораздо меньшей тревогой созерцала бы запятнанный фартук мясника.