Он не ответил. Ответил Джон:
– Там была целая комната. Тёмная, как подвал.
И снова детектив промолчал.
Джон продолжил:
– Тебе, наверное, интересно, как они это делают. Мы с Дэйвом уже давно их изучаем, и наша теория в том, что они пользуются магией.
– Ты видел, как раздулся труп Фрэнки? – спросил я.
Фальконер сделал движение, похожее на кивок.
– И они явно очень хотели его вернуть, так?
Фальконер прочистил горло и спросил:
– Что за «они»?
– Не знаю. Но кто это ни был – все животные ведь защищают своих детёнышей. Согласен, детектив?
– Что, простите?
– Я думаю, то существо у Фрэнки во рту отложило яйца. Целую кладку.
Он повернулся ко мне:
– Я ни хрена не видел у него во рту.
Вдали послышались сирены. Видимо, во время погони Фальконер вызвал подкрепление.
– Да ладно, тебе, детектив. Детектируй. Собери все факты и сделай вывод.
– Заткнись. Заткнись и дай мне подумать.
Джон зажёг сигарету и сказал:
– Позволь мне рассказать всё, как есть, детектив. Когда я был маленьким, лет пятнадцать, папа привёл меня сюда. Именно вот в это место, на ферму «Фезерболл». Кажется, была середина лета. Папаша был пьян, потому что был четверг. И вот среди ночи мы приезжаем сюда: я, папаша и его дружбан.
Джон выпустил клуб дыма. Он почесал шею рукой, державшей сигарету.
– Мы припарковались вон там, не у этого здания, а у следующего. Мы пробрались внутрь, где нас встретили двадцать тысяч индеек. Ну, то есть, мы реально были как человеческий островок в индюшачьем океане. Когда скрипнула дверь, каждая голова в сарае повернулась в нашу сторону. Наверное, они подумали, что сейчас будет кормёжка. И вот мы заходим туда – я и папаша, а Том, папин друг, остался в своём «Камаро» – наверное, стоял на стрёме. Короче, папаша достаёт обрез бейсбольной биты – он всегда носит его с собой для барных драк. Папа аккуратно протискивается среди индюков с битой на плече и выискивает самого жирного. А эти индюки – они и понятия не имеют, что сейчас будет, понимаешь? Папаша замахивается битой и бьёт индюка по голове. Тот сразу же падает замертво. Он берёт его за ноги и даёт мне. Я едва могу его поднять – в нём фунтов пятьдесят. Папа выбегает из сарая, а я тяну за собой тушу, и её обмякшая голова тащится и бьётся о землю. Мы запрыгиваем в машину и даём по газам, а я сижу на заднем сиденье с этой тёплой, пахучей индюшачьей тушкой. Мы едем в лесок недалеко от папашиного дома у реки, к югу от города. Папаша разжигает костёр и достаёт свой здоровый складной нож. Он разделывает индюка, сдирает с него эту склизкую, всю в крови, шкуру с перьями. Потом он вытаскивает кишки и оставляет их в куче на земле. Потом нанизывает индюка на острую палку, как в ларьках с курами гриль. И просто оставляет его готовиться над костром. Мы сидели у огня, рассказывали друг другу страшилки, отрывали себе куски индейки голыми руками и запивали пивом «Пабст Блю Риббон» из походного холодильника. И вот, что я скажу тебе, детектив: это была самая вкусная индейка в моей жизни.
Я взглянул на Джона. Фальконер по-прежнему смотрел в пустоту перед собой.
Я спросил:
– К чему вся эта хрень?
– Я хотел сказать, что у моего папаши были нелады с головой. И что обычно самое вкусное мясо – это то, которое ты убил собственными руками. А ещё, что иногда в этом городе люди превращаются в монстров. С помощью магии.
– Нужно найти тело Фрэнки, – сказал я.
Фальконер не ответил. Машины с сиренами подъехали к зданию.
Джон выпустил очередную струю дыма и сказал:
– Ладно, вот что мы скажем копам…
3
Два часа спустя я стоял за прилавком видеопроката, пытаясь отковырять ногтями от DVD-диска противокражную магнитную этикетку. У меня распухла губа, на плече была повязка, под глазом – лейкопластырь, и каждый вдох отдавался болью в рёбрах. От меня воняло индюками.
Я бы отпросился, но я уже истратил все больничные в году и до января не мог брать отгулы. Я часто беру больничные: в основном это самопровозглашённые дни психического здоровья. То есть дни, когда я просыпаюсь в таком настроении, что готов наброситься на любого, кто спросит, когда нужно возвращать диски с двухдневным прокатом – в среду или четверг.
Я работал в «Уолли Види-О!» уже пять лет, из них два в качестве менеджера. Я пришёл к ним сразу после того, как меня вышвырнули из колледжа. Помню, кто-то рассказывал, что Квентина Тарантино открыли, когда тот работал в видеомагазине, и, кажется, я устроился сюда именно с такой мыслью: написать киносценарий. Я придумал историю про копа из будущего с огнемётом вместо руки. Тогда, в девятнадцать лет, это казалось рабочей идеей. У взросления без родителей есть минимум одна серьёзная проблема: если ты встаёшь на путь идиотизма, никто тебе об этом не скажет.