В этот раз Ленноны вернулись в Нью-Йорк, имея перед собой вполне определенную цель: они твердо решили стать новыми лидерами нью-йоркского авангарда. Было очевидно, что эта честолюбивая идея возникла в результате рассказов Йоко о годах юности, проведенных на сцене в нижней части города. Она рисовала Джону волшебные образы блестящего общества, состоявшего из артистов андеграунда, которые жили в промышленных ателье, где рождались гениальные идеи, превращавшиеся впоследствии в модные течения, затем в школы и, наконец, в целые состояния, которые делались на нью-йоркском художественном рынке. В этом мире, по собственному признанию Иоко, она ограничилась ролью блестящего, но не признанного новатора. По ее словам, именно она придумала «концептуальное искусство», «хэппенинг», «минималистское кино». Flower Power175 и, наконец, Флаксус – самое нетрадиционное художественное движение со времен Дада. Если верить Йоко, она стала жертвой интриг художников-гомосексуалистов и владельцев галерей, которые не могли смириться с тем, что самым блестящим умом среди всех обладала женщина-азиатка. Теперь же с помощью Джона Леннона она рассчитывала занять именно то место, которое принадлежало ей по заслугам.
Работая день и ночь, пользуясь услугами исключительно целеустремленных сотрудников и идя на любые уловки, вплоть до манипуляции средствами массовой информации, Джон и Иоко в одночасье умудрились утвердиться в качестве самых дорогих и самых продаваемых авангардистов Нью-Йорка.
Для того чтобы обеспечить успех своей операции, Ленноны приняли на службу новую рабыню, Мэй Нэн, китаянку американского происхождения, которая до этого работала у Аллена Кляйна. Ее поселили в номере, который примыкал к апартаментам новых хозяев, после того как ее предшественница Линдсей Марикотта, милая девушка, недавно закончившая колледж, была уволена Иоко за то, что осмелилась сесть рядом с Джоном в «Гротта Адзура». Таким образом, Мэй могла находиться в распоряжении Леннонов круглосуточно.
Рабочий день для Мэй начинался в десять утра, когда она стучала в дверь номера Джона и Йоко, а затем заказывала для них завтрак: тосты с корицей, кофе и чай. Но хозяева не могли вылезти из постели, не приняв обычную порцию метадона, который им незаконно выписывал доктор Зам: он попросту добавлял их дозы к рецепту какого-нибудь другого служащего компании «АВКСО». (Добрый доктор обеспечивал своих знаменитых клиентов и витамином В 12, который без ограничений раздавал сотрудникам Леннонов, благодаря чему они сохраняли работоспособность в течение двадцати четырех часов в сутки.) Взбодрившись, Джон и Йоко отправлялись инспектировать свое новое предприятие, которое состояло из нескольких роскошных гостиничных номеров, переделанных во временные офисы, лаборатории и выставочные залы. В этих помещениях без устали трудились специалисты, которым выпала великая миссия воплощения замыслов Джона и Иоко. В номере, отведенном «Джоко Продакшнз» – новой кинокомпании Леннонов, режиссер Стив Гебхардт, переквалифицировавшийся в кинематографисты из архитекторов, целые дни, не разгибаясь, проводил у монтажного стола. В работе ему помогали партнер и звукоинженер Боб Фрайсс и монтажер Лора Лессер. В задачу этой команды, в соответствии с договором, подписанным между Гебхардтом и Леннонами во время их первого приезда в Нью-Йорк, входило производство одного фильма в неделю. К тому моменту в течение двух недель они закончили съемки картины «Up Your Legs Forever»176 (тот же урок анатомии, что и «Bottoms», только применительно к другим частям тела) и «Fly»177, демонстрировавшего прогулку крылатого насекомого по промежности обнаженной лежащей женщины.
Еще в Англии Леннон снял целую серию фильмов в стиле Энди Уорхола, первым из которых был «Smile»(«Улыбка» (англ.). ), где Джон, сидя в саду, в течение пятидесяти двух минут показывал язык, поднимал брови и улыбался на фоне птичьего щебета в качестве звукового сопровождения. Затем появился фильм «Two Virgins», восславивший единосущность четы Леннонов путем медленного превращения лица Джона в лицо Йоко. Следом была снята «Erection»(«Эрекция» (англ.)), восемнадцатимесячная съемка возведения высотного здания и умелый монтаж позволили насладиться процессом в течение нескольких минут. В картине «Self-Portrait»( «Автопортрет» (англ.).) Джон снова вернулся к излюбленной теме. «На экране вы видели только мой член... – рассказывал он об этом фильме. – А то, что в самом конце он выплюнул несколько капель, вовсе не было предусмотрено. Вся идея заключалась в том, чтобы показать, как он медленно поднимается, а затем опускается – но у него ничего не получилось». А для съемок фильма «Apotheosis»(«Апофеоз» (англ.).) он привязал камеру к шару, наполненному гелием, и запустил его прямо в облако, получив в результате пять долгих минут абсолютно белых кадров.
В мае 1971 года Ленноны отправились в Канны, чтобы продемонстрировать свои работы перед специалистами в области кинематографии. Однако восемнадцать безмолвных минут «Апофеоза» привели этих искушенных зрителей в такое негодование, что Леннон в отчаянии убежал из кинотеатра. «Муха» встретила несколько больше понимания, так как, по выражению одного из зрителей, «когда муха подпрыгивает и потирает одну о другую свои лапки, то демонстрирует такую экспансивность, которая кажется удивительной для столь малого живого существа». Когда у Леннона спросили о его любимом фильме, он ответил в своей простецкой манере: «Вообще-то я больше люблю смотреть телевизор». Однако Иоко, которая уже почувствовала вкус славы после выхода «Bottoms», была полна решимости сделать себе имя на поприще киноискусства. Теперь, когда Энди Уорхол перестал снимать кино, Ленноны были уверены, что вполне могут стать мировыми лидерами андеграундного кинематографа, и это станет достаточным основанием для осуществления их планов по покупке одной из голливудских киностудий.
Еще один номер на семнадцатом этаже отеля «Сент-Реджис» был переделан под фотостудию Йейна Макмиллана, бледного молодого человека с глазами навыкате, который в свое время сделал снимки для обложки «Abbey Road». Йейн специально прилетел из Англии, для того чтобы помочь Иоко подготовить сольную выставку в Музее современного искусства. По замыслу автора, эта выставка должна была стать шоу концептуального искусства – но Йоко никак не удавалось найти собственно концепцию. И вот как-то раз, сидя в кровати с Джоном и отгоняя назойливых мух, она ухватила идею буквально из воздуха. Иоко решила поместить в скульптурном саду музея специально изготовленную бутыль размером с ее собственное тело, наполненную мухами. Когда бутыль откроют и мухи начнут разлетаться в разные стороны, Макмиллан должен был следовать за ними и фотографировать их в разных уголках города. Когда он поинтересовался, как ему отличить мух, выпущенных Иоко, от всех остальных, молодая женщина ответила, что ее мухи будут пахнуть ее любимыми духами «Ма Грифф».
После того как стала очевидна неосуществимость этого замысла, бедняге Макмиллану поручили еще более трудное задание. Как вспоминает он сам, ему приходилось по нескольку часов подряд сидеть в полиэтиленовой палатке, внутрь которой выпускали тысячи мух. После того как он наснимал бесчисленное количество крупных планов этих насекомых, ему предстояло наложить их портреты на всем знакомые сцены и виды Нью-Йорка, в результате чего получился 116-страничный каталог воображаемой выставки. Однако настоящее веселье началось тогда, когда Йоко объявила об открытии выставки на страницах «Вилледж войс» и отправила своего помощника – маленького бородатого английского хиппи Питера Бендри, переодетого в человека-сэндвича, с рекламой несуществующего шоу к входу в Музей современного искусства. Когда толпа посетителей с каталогом выставки, полученным из рук человека-сэндвича, повалила в музей, местным служителям стало не до смеха178.
178
Еще одним из проектов Иейна Макмиллана стала так называемая «фотография на паспорт», воспроизведенная на обложке этой книги. Этот снимок, сделанный по замыслу Леннона для того, чтобы продемонстрировать основу своей сущности, представляет из себя портрет, лишенный как второстепенных черт, таких, как растительность на лице, так и выражения. Он оставляет жуткое впечатление, поскольку кажется, будто глаза пристально смотрят внутрь себя, а все лицо в целом напоминает посмертную маску. (Примеч. авт.)