С другой стороны, когда у адвоката спросили, не пытался ли он выяснить у своих клиентов правду по всем этим щекотливым вопросам, он признался: «Я никогда не касался в беседах с Джоном этих вопросов, наверное, потому, что сам не желал слышать на них ответы или считал, что он не скажет мне правду и я потеряю мотивацию. Я действительно хотел помочь этим людям. И у меня возникли бы серьезные проблемы, если бы я почувствовал, что они стремятся свергнуть наше правительство. Это совсем не то, что представлять чьи-то интересы на уголовном процессе, где вы обязаны сделать для своего клиента все, что только возможно. В нашем случае я мог отказаться в любой момент». Умение Йоко манипулировать людьми в собственных интересах не подвело ее, когда она принялась за Леона Уайлдса. Он поверил, что Ленноны стали жертвами слишком усердных борцов с наркотиками и объектом несправедливого преследования со стороны правительства США.
Стратегия, избранная адвокатом, была проста. Он потребовал для Леннонов разрешения на постоянное жительство, упирая на то, что в данном случае речь шла о воссоединении семей, что являлось одним из основных принципов закона об иммиграции. Иоко, будучи матерью ребенка-американца, имела право на статус резидента. Если этот статус будет присвоен ей, но в нем будет отказано Джону, правительство окажется виновным в разделении семьи. Уайлдс проинструктировал Йоко о том, какое заявление она должна была сделать для прессы: «Меня вынуждают сделать выбор между дочерью и мужем». Что же касалось обвинения, связанного с наркотиками, то Уайлдс, который понятия не имел о том, что такое «травка», прекрасно знал, что гашиш нигде и никогда официально не причислялся к группе наркотиков. То, что не было запрещено законом, не могло являться основанием для отказа.
Несмотря на это, очень скоро Уайлдс убедился в том, что стандартная процедура наталкивалась на стену. Когда он обратился к своему старому приятелю Солу Марксу, директору местного отделения иммиграционной службы, то ему был оказан более чем холодный прием. Много лет спустя Уайлдс узнал о том, что Маркс получал указания прямо из Вашингтона. Причиной, по которой правительство так ополчилось на Джона Леннона, стал доклад Юридического подкомитета Сенатского комитета по внутренней безопасности. В этом документе, который 4 февраля 1972 года лег на стол Генерального Прокурора Джона Н. Митчелла, отмечалось присутствие Леннонов на концерте в поддержку Джона Синклера, но особый упор делался на планы проведения общенационального турне во главе с Ленноном, «в результате которого сейфы „новой левой“ оппозиции должны были пополниться весьма значительными средствами, что автоматически привело бы к столкновениям между этой группой и представителями закона в Сан-Диего». Было очевидно, что Генеральный Прокурор связался с иммиграционной службой, которая отдала распоряжение как можно скорее убрать Джона Леннона из Соединенных Штатов.
Вся информация, представленная в этом докладе, приписывалась анонимному источнику, который, очевидно, был прекрасно осведомлен обо всем, что происходило на Бэнк-стрит. Несмотря на то, что Леннон понятия не имел об этом докладе, информация о котором всплыла только через несколько лет, к тому времени он уже старался проявлять максимум осторожности. Он предупреждал всех знакомых о том, что его дом находится под наблюдением, а все телефонные разговоры прослушиваются. Однако, как выяснилось позже из обнародованной части досье на Леннонов, заведенного в ФБР, никакого специального наблюдения за ними не велось. Агенты получили инструкцию приглядывать за Леннонами, но их отчеты демонстрировали откровенное незнание объекта наблюдения даже в таких деталях, как домашний адрес. В действительности единственным уязвимым местом Джона и Иоко было их пристрастие к наркотикам. Леннон опять принялся за героин и собирался этим летом пройти очередной курс лечения. Механизм депортации Леннонов, запущенный в действие, растянулся на несколько лет, периодически приводя к кризисным моментам и обрекая Леннонов на тягостное ожидание.
Каким бы ни было истинное положение вещей, разочарование Леннона в своем политическом гуру в точности повторило ту же схему, которая сложилась в его взаимоотношениях с теми людьми, с которыми он связывал большие надежды, -с гуру от религии, от психиатрии и всеми остальными спасителями, которые в конечном итоге принесли ему одно только разочарование. В данном случае, как, впрочем, и всегда, он не только отрекся от своих политических убеждений, но и высмеял саму идею о Джоне Ленноне как политическом деятеле. В 1980 году он подвел итог радикалистскому этапу своей жизни, выразившись следующим образом: «В конце шестидесятых – начале семидесятых я окунулся в так называемую политику, скорее из чувства вины, чем по какой-либо другой причине. Вины за то, что был богатым и считал, что мира и любви было недостаточно и требовалось пойти под пули или получить по морде, чтобы доказать свою принадлежность к народу. Я делал это наперекор собственным инстинктам». И тем не менее стоило его политической деятельности пойти вразрез с личными интересами, как он тут же эту деятельность прекратил. Весной 1972 года Джон Леннон окончательно отвернулся от политики.
Глава 47
Общественные благодетели, охотники за людьми
В первых числах июня 1972 года, когда, по идее, Джон и Йоко должны были заниматься раскруткой своего нового, только что вышедшего альбома «Some Time in New York City»184, они внезапно исчезли. В течение целой недели никто не получал от них никаких известий. Когда они вновь выплыли на поверхность, то оказались на другом конце страны, в Калифорнии. Они позвонили в Нью-Йорк из дома, расположенного в Оджей, который им предоставили знакомые и в котором в течение многих лет жил Кришнамурти. Однако Ленноны вовсе не собирались возвращаться к религии. Официально они заявили, что отправились в туристическую поездку по стране, но на самом деле Джон и Иоко опять решили поиграть в Бонни и Клайда.
Когда прошлым летом суд, состоявшийся на Виргинских островах, присудил Йоко право опеки над дочерью, судебные инстанции в Хьюстоне приняли решение временно передать Киоко под опеку Тони Кокса. В обоих случаях второй родитель получал право посещения ребенка. Но в том, что касалось Йоко, это право предоставлялось ей на очень жестких условиях. Во-первых, она должна была внести залог в размере 20 тысяч долларов в качестве гарантии того, что не увезет ребенка из трафства без особого на то разрешения. Кроме того, во время первой встречи Йоко с дочерью Киоко должна была вернуться на ночь домой. И только после выполнения этих условий Иоко получала право забирать дочь и увозить ее куда угодно на выходные через раз, а также на десять дней во время рождественских каникул.
Когда 19 декабря Ленноны приехали на первое свидание с Киоко, они сразу поняли, что Тони Кокс вовсе не собирался предоставлять им еще одну возможность похитить девочку. Зная, что залог в 20 тысяч долларов не смог бы остановить Джона и Йоко, он потребовал, чтобы прежде они встретились с ним в присутствии пастора Остина Уилкерсона. Во время этого свидания Джон и Иоко вели себя как нельзя более любезно, а Йоко даже заявила, что не имеет ничего против того, чтобы повидаться с дочерью в присутствии других людей. Мистер и миссис Уилкерсон, со своей стороны, сообщили, что Киоко находилась в это время у них дома в Тимбергроув. Они пригласили Леннонов к себе на следующий день, однако, вместо того чтобы встретиться с Киоко, Джон и Йоко спешно вернулись в Нью-Йорк и заявили прессе, что подают на Тони в суд.
На следующей неделе Уилкерсоны заметили, что их дом находится под наблюдением странных людей, расположившихся по обоим концам квартала. Однажды после обеда к дому подъехали два больших черных лимузина, из которых вывалилась целая армия нью-йоркских адвокатов в черных костюмах. Они потребовали, чтобы их впустили. Пастор с женой встали на пороге своего дома, и после резкой перебранки пришельцы были вынуждены уехать.
Обнаружение, наблюдение и проникновение – такую тактику использовали против Тони Джон и Йоко после провала первой попытки похищения ребенка. Когда они узнали, что он вернулся в Штаты и живет недалеко от дома своего отца в Беллморе, они вытащили старика Джорджа Кокса в суд в тщетной попытке заставить его сообщить, где скрываются его сын и внучка. После новой неудачи они принялись за брата Тони – Ларри, который жил с женой в районе Бруклин Хайте.