Однажды августовским утром, когда Мэй в одиночестве сидела за своим рабочим столом – дело было уже в Дакоте196, в квартире 72, и напевала «Mind Games», она подняла глаза и неожиданно увидела Иоко, стоявшую перед ней босиком, с растрепанными волосами, в одной ночной рубашке и с сигаретой в руке.
«Послушай, Мэй, – начала Иоко, – наши отношения с Джоном разладились. Мы часто ругаемся. Наверное, скоро нам придется расстаться». Мэй была удивлена откровенностью Иоко, но вовсе не смыслом ее слов. Уже в течение нескольких недель было очевидно, что супруги переживают не самый лучший период своей совместной жизни. Несмотря на это, Мэй была совершенно не готова к тому, что услышала дальше. «Вероятно, Джон будет встречаться с другими. Но я знаю, что ему нравишься ты, Мэй», – добавила Иоко, глядя девушке прямо в глаза.
Мэй попыталась возразить, но Иоко невозмутимо продолжала: «Все о'кей, Мэй. Я знаю, ты ему нравишься. Если он попросит тебя составить ему компанию, тебе не следует отказываться». Мэй была ошеломлена. Она была наивной и неопытной, ибо прежде у нее и была-то всего одна-единственная интрижка – с барабанщиком из группы «Бэфингер». Одной мысли о том, что Йоко, которая стала для нее второй матерью, предлагает ей своего мужа – величайшего человека в мире, Джона Леннона! – было достаточно для того, чтобы ее бабушкины очки запотели. И она принялась перечислять причины, по которым, по ее мнению, спать с Джоном Ленноном нехорошо. Во-первых, Джон женат на Йоко, во-вторых, он ее босс, в-третьих... Поскольку возражений было неожиданно много, Иоко решила раскрыть перед ней все карты.
Теперь Йоко говорила как старшая, более мудрая женщина, которая хочет только одного – помочь девушке стать счастливой. «Жизнь состоит не только из работы, – увещевала она Мэй. – Ты тоже имеешь право поразвлечься. Тебе нужно завести приятеля. Неужели ты не хочешь, чтобы рядом с Джоном была ты, неужели тебя устроит, если какая-нибудь другая девушка будет третировать его?» На этот раз Иоко попала в точку, и девушка вынуждена была согласиться с некоторыми из ее доводов. Но переупрямить ее все же не удалось.
Видя, что Мэй не желает прислушиваться к ее доводам, Иоко решила повести себя так, словно девушка уже дала свое согласие, и остается только решить, как осуществить задуманное. «Я думаю, ты можешь начать прямо сегодня, когда отправишься в студию, – спокойно заметила Иоко. – Ни о чем не беспокойся, я сама обо всем позабочусь». На этой загадочной фразе, повисшей в воздухе, Йоко развернулась и вышла из комнаты.
Ровно в полдень Йоко опять появилась у Мэй и объявила, что ей следует приступать к своим новым обязанностям той же ночью. Однако Джон, к огромному облегчению Мэй, отменил в этот вечер работу в студии и не проявил к девушке никакого интереса, встретившись с ней дома. Но уже на следующий день он повел себя совершенно иначе. Не успели они оказаться вдвоем в лифте, как Джон обнял Мэй и страстно ее поцеловал. «Я целый день ждал этого момента», – задыхаясь, проговорил он, когда Мэй отшатнулась. Иоко выпустила своего мужчину из клетки и указала ему, куда следует лететь. В течение трех следующих вечеров Мэй отбивалась от настойчивых предложений Джона проводить ее до дома. На третий день он отпустил лимузин и повез Мэй домой на такси. Он сумел уговорить девушку впустить его. Когда, оказавшись в квартире, Джон продолжил атаку, Мэй расплакалась. И Джон признался беззащитной девушке, что и сам боится того, что должно произойти; тогда Мэй позволила ему залезть к ней в спальный мешок, и Леннон неожиданно оказался потрясающе нежным любовником.
Стоило лишь однажды перейти черту, как Мэй Пэн была вынуждена признать, что ничего в жизни не желает больше, чем Джона Леннона. Она решила не отказываться от того, что ей так настойчиво предлагали. В течение двух недель они каждую ночь занимались любовью, ощущая постоянно растущее удовольствие и страсть. Джон изголодался по сексу. Уже в течение многих лет они с Йоко сжигали себя тяжелыми наркотиками, чрезмерной работой, постоянными эмоциональными срывами, лечением, странными диетами, не говоря уже о непрерывном общении с журналистами. Нельзя назвать совпадением то, что Джон именно в этот момент воспылал такой страстью к двадцатитрехлетней, полной энергии девушке из простой семьи. Мэй Пэн идеально ему подходила. С ней он мог вспоминать молодость, не ставя под угрозу собственный брачный союз.
В начале сентября Иоко собралась на съезд феминисток в Чикаго, и Джон решил воспользоваться моментом, чтобы улизнуть. Он настоял на том, чтобы поехать в Лос-Анджелес к Гарольду Сайдеру, прихватив с собой Мэй Пэн.
Иоко даже не пыталась этому препятствовать, но по прибытии в Лос-Анджелес у Джона и Мэй начались неприятности. Сайдер объяснил Джону, что у него совсем не осталось денег. В последнее время он продолжал жить на деньги, взятые в долг у Аллена Кляйна, к которым добавлялись еще 5 тысяч фунтов ежемесячно, получаемые от «Эппл». Существовали и некоторые другие незначительные источники доходов, но это не могло удовлетворить запросы Йоко, которая требовала «гарантии безопасности» в размере 300 тысяч долларов ежегодно в течение всего периода разлуки с мужем. Джон Леннон обрел, наконец, свободу, но жить ему было не на что.
Сайдер добился того, что «Кэпитол» предоставила Джону аванс в размере 10 тысяч долларов, заставив его пообещать, что он постарается прожить на эти Деньги как можно дольше. Джон отнесся к этому с пониманием и блестяще продемонстрировал свое умение жить на полную халяву. Он останавливался в шикарных домах, употреблял самые дорогие наркотики и питался в лучших ресторанах, при этом ни разу не опустив руку в карман. Джон Леннон обожал, когда другие платили по его счетам.
Как часто в своей жизни Леннон пытался все начать сначала? Всякий раз, когда у него появлялось новое увлечение, будь то ЛСД, трансцендентальная медитация или лечение первобытным криком, он доверчиво надеялся на возрождение. И вот сейчас он вновь ощутил себя на старте. Джон вообразил, как будет жить в Лос-Анджелесе – молодой музыкант без гроша, с гитарой и подружкой по рок-н-роллу. Чудесная перспектива для человека, который всю свою жизнь прожил в другом качестве – женатого человека, повязанного еще и путами славы! Он захотел вернуться к истокам, забыть о герое молодежной культуры и сосредоточиться на самом себе.
Решив изменить свою жизнь, Леннон начал с того, что поменял имя. В эпоху страстной любви к Иоко он заменил прежнее имя – Джон Уинстон Леннон на Джон Оно Леннон. Теперь он вернул себе ненавистное прежде английское имя, добавив к нему свинговый эпитет, и в результате получилось: Доктор Уинстон О'Буги.
Леннону бы наслаждаться жизнью в Лос-Анджелесе, но он и дня не мог прожить, чтобы не сунуть голову в петлю. Неделю спустя по приезде он уже отправился к Филу Спектору, чтобы рассказать о своей новой идее записать альбом, на котором он собирался исполнить старые рок-н-роллы 50-х годов. Первой реакцией Фила было спросить: «Кто будет главным на записи?» «Ты», – ответил Джон.
Не удовлетворившись ответом, Спектор переспросил: «И я получу полный контроль?»
«Да, да, получишь, – подтвердил Джон. – Все, чего я хочу, – это быть вокалистом. Можешь обращаться со мной так же, как в свое время ты обращался с Ронни»197.
Сделав такое судьбоносное заявление, Джон Леннон отдал себя в руки первого из трех «злых гениев», чье присутствие станет определяющим в тот период жизни Джона, который он назвал «неудавшимся уик-эндом».
Едва Фил получил контроль над выпуском пластинки, он тотчас отправил Джона и Мэй отдохнуть. Прошел целый месяц, прежде чем их пригласили в студию. Тем временем Лу Адлер, знаменитый продюсер в области грамзаписи, предложил Леннону пожить в его доме в Бель-Эр. Затем любовники обзавелись колесами, Джон подарил Мэй на двадцатитрехлетие «плимут-барракуду» 1968 года, который обошелся ему в 800 долларов. А вскоре у них появилась помощница: подружка Мэй Арлин Рексон, работавшая в Нью-Йорке дизайнером, согласилась помогать им в обмен на жилье и питание. Несмотря на то, что многие местные знаменитости искали с ним встречи, Джон держался от них в стороне, общаясь исключительно с Филом Спектором, который нередко заезжал к Леннону, прихватив с собой гитару и дозу амил-нитрита, чтобы поиграть старые рок-н-роллы.
196
Ленноны переехали в Дакоту в июне 1973 года, арендовав квартиру 72 у актера Роберта Райана, который не захотел продолжать жить в этом доме после смерти жены, случившейся годом раньше. Ленноны согласились платить еще 300 $ сверх квартплаты, установленной в размере 1500 $, сохранив за собой опцион на покупку квартиры в течение трех лет. Через год Райан скончался, и его агент по недвижимости спросил у Леннонов, готовы ли они воспользоваться своим правом. Сайдер согласился при условии, что изначальная цена 125 тысяч $ будет снижена. Когда за девятикомнатную квартиру (которая стоит сегодня 2,5 миллиона долларов) у Леннона запросили 105 тысяч $, он обратился к Сайдеру: «А мы это осилим?» «Ты должен это осилить», – ответил адвокат. (Примеч. авт.)
197
Речь идет о певице Ронни Беннетт (Веронике Беннетт), раскрученной Филом Спектором и ставшей впоследствии его женой, после чего, на пике славы, Фил попросту убрал ее из шоу-бизнеса. В течение нескольких лет, пока продолжался их брак. Фил совершенно затерроризировал Ронни своей ревностью, превратив ее жизнь в кошмар, из которого ей удалось вырваться ценой огромных усилий.