Иллюзия свободы, которой наслаждались Джон и Мэй, когда приехали в Лос-Анджелес, быстро рассеялась: Иоко без конца названивала по телефону. Не ограничиваясь этим, она подсылала к ним шпионов, таких, как интервьюер местных знаменитостей Эллиот Минц. Но самое главное, она сыпала наставлениями по поводу того, как им следует вести себя на людях.
Иоко заботилась главным образом о том, чтобы сохранить свое лицо. Она потребовала, чтобы Джон рассказал журналистам, что Иоко выставила его за дверь за плохое поведение, запретив даже намекать на то, что между ним и Мэй что-то есть. Иоко требовала, чтобы Джон и Мэй путешествовали в разных вагонах, и заставляла Мэй вести себя даже с самыми близкими друзьями так, будто она продолжала оставаться всего лишь секретарем Джона. Больше всего Мэй была поражена тем, что Джон безропотно выполнял эти требования. Оказалось, что он мог пойти наперекор жене лишь действуя у нее за спиной. Он объяснил Мэй, что для них лучше всего продолжать делать вид, что они подчиняются «мамочке», а на самом деле вести себя как заблагорассудится – но так, чтобы никто об этом не знал.
Тем временем до Джона и Мэй стали доходить слухи о том, что Фил Спектор собирает музыкантов для записи альбома; требования Леннона ограничились тем, чтобы пригласить его любимого звукоинженера Роя Чикала (который привел ассистента Джимми Айовайна) и барабанщика Джима Келтнера, а также еще одного местного музыканта, Джесси Эда Дэвиса, с которым Джон давно мечтал поработать.
Леннон познакомился с Дэвисом (чистокровным индейцем-кайова, получившим ученую степень по английской литературе после окончания Оклахомского университета) еще в декабре 1968 года во время съемок неудачного телешоу «Рок-н-ролльный цирк», который продюсер Аллен Кляйн не решился пустить в эфир, убедившись в том, что приглашенные звезды – «The Who», «Джетро Талл», «Тадж Махал», «Плэстик Оно Бэнд» – выглядели намного лучше, чем главные участники шоу, «Роллинг Стоунз». Однажды в гримерке Джон от нечего делать стал напевать старые хиты Элвиса, и Джесси Эд (гитарист из «Тадж Махал») подыграл ему, поразив Джона идеальным исполнением оригинальных соло Скотти Мура. Джон перешел на репертуар Карла Перкинса, и Джесси без малейшей заминки продолжал аккомпанировать. Такое глубокое знание рок-н-ролла не могло не покорить Джона Леннона.
Главная проблема нового проекта заключалась не в его участниках, а в том, как Джон собирался интерпретировать старый рок-н-ролл. Сама по себе идея вернуться к истокам – в 50-е годы – была замечательной, но что дальше? Если в середине 60-х ему прекрасно удавалось исполнять старые горячие хиты, оставляя на них свой холодный и резкий отпечаток, то сейчас он пребывал в совершенно ином настроении. Ему захотелось вспомнить свои крики, прыжки по сцене и все те номера, которые он откалывал в добрые старые времена в «Кэверн». Но это означало, что, вместо того чтобы стильно превзойти оригинальных исполнителей, Джон собирался соревноваться с ними, используя их же оружие, а такой подход был заранее обречен на неудачу как в музыкальном плане, так и у критиков, которые всегда ревностно относились к «золотому наследию» прошлых лет.
Альбом рок-н-роллов не столько отражал настроения Джона Леннона, сколько свидетельствовал о настроениях всего рок-н-ролльного мира. Не было на свете такого рокера, которого бы не преследовала навязчивая мысль о том, что никто не в состоянии превзойти оригинальных исполнителей рок-н-ролла. Главная причина такой ностальгии заключалась в том, что рок, в отличие от джазовой музыки, не получил органического развития, слой за слоем обрастая более сложной музыкальной оболочкой, которая накладывалась на первоначальную основу. И сейчас, по мнению Леннона, настало время вернуться к истокам, для того чтобы оживить и подтвердить свою верность фундаментальным основам рока. Оставалось лишь придумать, как это сделать.
В первых числах ноября, в течение нескольких напряженных часов, перед тем как музыканты впервые собрались в стадии, Джона буквально одолевала телефонными звонками Иоко. Сначала она заявила, что собирается записать еще один двойной альбом. Затем сообщила, что арендовала на неделю «Кенниз Кастауэйз» – клуб, расположенный в верхней части Ист-Сайда, где она собиралась выступать со студийной группой под руководством Дэвида Спинозы. Рассказывая о своих дорогостоящих проекта – только двойной альбом мог обойтись Леннону в 150 тысяч долларов – она не переставая критиковала его рок-н-ролльный альбом и ругала Фила Спектора. К концу дня Джон уже спрашивал у Мэй Пэн: «А ты уверена, что я поступаю правильно?»
Когда Джон и Мэй подъехали к «Студии А и М», располагавшейся на том самом месте, где раньше стояла киностудия «Чарли Чаплин / Юнайтед Артисте», они не имели ни малейшего представления о том, что их ожидало, поскольку Фил Спектор с упорством маньяка скрывал все детали подготовки к записи. Джон был уверен, что Фил соберет человек восемь музыкантов, и пришел в крайнее изумление, когда обнаружил, что их двадцать семь и что они выстроились в очередь возле двери в студию. Каждый из них был сам по себе выдающимся солистом, а некоторые, например Хозе Феличиано, Леон Рассели или Стив Кроппер, гитарист из «Мемфис Саунд», уже стали знаменитостями. Идея собрать музыкантов такого калибра в одну группу объяснялась манией величия Фила Спектора.
Продюсер прибыл с обычным для него опозданием, слегка пошатываясь и не скрывая выпирающего из-под пиджака револьвера в наплечной кобуре. Следом за ним прошествовал бородатый мужчина средних лет – это был Джордж, единственный телохранитель на свете, которому вменялось в обязанность защищать окружающих от своего работодателя. Музыканты, которым было обещано денег втрое больше обычного, шумно приветствовали Фила. Поздоровавшись с каждым, Фил рявкнул: «За работу!»
Несмотря на то, что Спектор потратил целый месяц на организацию записи, в студии не были готовы даже самые элементарные вещи. Время уже пошло, а служащие все еще искали стулья, пюпитры и партитуры для музыкантов. Наконец Фил взял гитару и заиграл первую мелодию – «Бона Морони», настояв на том, чтобы музыканты отрепетировали эту простейшую вещь. Когда оказалось, что лучшие исполнители Западного побережья знакомы с азами рок-н-ролла, Фил поднялся к себе в аппаратную и приступил к обычному ритуалу, которому посвятил следующие шесть часов. Сначала в течение трех часов подряд он заставлял ритм-секцию играть свою партию. Затем настала очередь духовых и, наконец, гитар. К трем часам утра он объявил, что готов приступить к записи вокала.
Джон Леннон выдержал эту пытку только потому, что ему было любопытно посмотреть, как Спектор выстраивает свою легендарную «звуковую стену». Теперь пришел его черед продемонстрировать свой стиль работы. «Эту песню я посвящаю Мэй!» – объявил Джон, усаживаясь перед микрофоном. И попросил, чтобы она села рядом. Через полчаса запись была готова.
«Плэйбэк!» – объявил Фил, и впервые за все время работы музыканты услышали, как они сыграли.
Из колонок, установленных в студии, послышалась старательная, тяжелая и невеселая мелодия, расчетливо наполненная различными звуковыми эффектами, сквозь которые местами прорывались пронзительные звуки гитарной «квакушки», словно мяуканье голодной кошки. Голос Леннона, звучавший грубо и резко, захватывал с первых же нот, но быстро становился невыносимым. Песня, которая должна была раскачиваться наподобие балансира от весов, тащилась, точно бурлаки на Волге, пока наконец не затихла в долгожданной дали. Великий Фил Спектор родил мышь.
Появление Спектора на следующий день было еще более впечатляющим. В этот раз он предстал перед изумленными музыкантами одетым в белый врачебный халат со стетоскопом, висящим вокруг шеи. Размахивая пистолетом, зажатым в одной руке, и бутылкой «Моген Дэвид» в другой, он, шатаясь, обошел студию, обращаясь к музыкантам с безумными речами. Стоило ему скрыться в аппаратной, как те музыканты, которые были в данный момент не заняты, разбрелись по коридорам. Любители выпить притащили из соседнего супермаркета вина, кое-кто запалил косяки, которые пошли по кругу, и вскоре вся команда, за исключением тех немногих, кто в данный момент работал, вовсю развлекалась, все больше напиваясь или погружаясь в блаженную одурь.