Выбрать главу
Лежат под яблоней в тени Две очень стройные ноги, А между ними рдеет дырка — Как триумфальные огни. Я свой ньюйорк загнал болтом И спорю с вами без опаски, Что кто-то будет спать в коляске Под этой яблоней потом.

Едва ли Мими одобрила бы подобные вещи, особенно, если учесть, что Джону тогда было не больше девяти лет!

Но, несмотря на свое стремление совершать общественно-корректные поступки, Мими обычно предпочитала своим состоятельным соседям добрую компанию книг. Вместе с тем, она поддерживала тесный контакт со своими четырьмя сестрами: Энн, Элизабет, Хэриет и Джулией, (каждая из которых, между прочим, приняла участие в воспитании Джона в детские годы). Хотя Энн и Элизабет вскоре уехали из Ливерпуля, «тетушка Хэриет» жила на Менлав-авеню неподалеку от Смитов и продолжала принимать активное участие в каждодневной жизни Джона.

Фактически, первые пять лет Джон провел со своей матерью и ее родителями в доме номер 9 по Ньюкасл-роуд, справа от Пенни Лейн, в соседстве с грязными улочками центральной части и небогатыми «оазисами» Вултона как в географическом, так и в моральном смысле. Из пяти сестер семьи Стенли Джулия, периодически работавшая билетершей в кинотеатре, считалась отщепенкой и была совершенно не похожа на Мими с ее буржуазными амбициями. Ее брак с судовым официантом Альфредом Ленноном в 1938 году был одним из наиболее эксцентричных и импульсивных (если не откровенно скандальных) поступков Джулии.

Ко времени рождения ребенка Фредди ушел в плаванье и иногда наносил лишь кратковременные визиты. Когда его мизерные переводы перестали приходить вовсе, Джулия нашла себе «нового официанта». Совместную жизнь ей предложил Бобби Дукинс (ошибка Пита. Его звали Джон Дукинс. — прим. ред.), имевший постоянную работу в одном ливерпульском отеле в нескольких автобусных остановках. И хотя формально она не была разведена, все новые соседи узнали ее как миссис Дукинс, и в качестве таковой она родила единокровных сестер Джона — Джулию и Джэклин. У Бобби Дукинса, кроме того, были свои дети и он не хотел принимать чужого ребенка, поэтому бездетная Мими держала Джона «на примете», хотела вырастить его и дать ему полноценное воспитание среднего класса английского общества.

Все пять сестер Стенли были исключительно независимыми женщинами с сильным характером и многие выдающиеся качества Джона были заложены именно ими, и в первую очередь — его необыкновенно развитое чувство юмора. Даже Мими в компании любой из своих сестер давала волю своему смеху, хотя и утверждала, что и в этом должен быть «смысл».

Из всех черт характера Джона меня в первую очередь привлекло его чувство юмора. Более того, наши отношения основывались на том, что и мое чувство юмора имело подобные масштабы. Начиная с той исторической стычки в Типе (когда каждый из нас точно понял, что было на уме у другого, и последовавшего примирения после обоюдного осознания юмористических аспектов этой ситуации), мы с Джоном постепенно отработали свой собственный способ общения до такой степени, что другие иногда удивлялись, не телепаты ли мы.

Оглядываясь в прошлое, можно сказать, что уже тогда Джон воспринимал окружающий мир почти как сюрреалистический карнавал. Жизнь представлялась ему непрерывным спектаклем и он мог найти что-то причудливое даже в самом заурядном событии (не говоря о тысячах правил и предписаний, стоявших на пути наших ежедневных поисков свободы и счастья). Независимо от того, был ли он наблюдателем или участником, Джон постоянно выдавал комментарии по поводу всего происходившего, и эти не по годам едкие замечания сопровождались озорным блеском светло-карих глаз.

Быстрота языка Леннона была такой, что мой большой друг детства Билл Тернер, с которым я познакомился в начальной школе, до сих пор помнит мгновенную реакцию Джона, когда он однажды попробовал поправить Джонову грамматику. Рассказывая об одном из наших приключений группе приятелей, Джон начал предложение словами «Пит и мы…»

«Ты хотел сказать: «Пит и я», — вмешался Билл.

«Молчи, Тернер, тебя там не было!» — отпарировал Джон и, не делая паузы, закончил начатую фразу.

Хотя Джон редко шутил в обычном смысле, он был бесподобен постоянно. Почти каждое его слово имело юмористический оттенок, по крайней мере, в данной ситуации. В моей компании он обычно «выдавал» хохмы с самым серьезным видом. Он мог рассмешить меня одним-единственным словом, едва уловимым изменением интонации или почти незаметным жестом.