Итальянское ранчо было населено исключительно холостяками, и поэтому нам там очень обрадовались. Всем дали красного вина и моментально убрали столы из большой столовой, чтобы можно было танцевать. Молодые люди пили вино и танцевали под аккордеон.
Музыка казалась мне божественной: я еще никогда не слышал лучшей. Молодой итальянец, игравший на аккордеоне, и сам иногда пускался в пляс, при этом не переставая держать аккордеон в руках, за спиной своей девушки. Я не принимал участия в танцах, но не виданное мной никогда зрелище доставляло мне истинное наслаждение. После танцев ирландцы тоже стали пить. Шум и веселье не прекращались. Некоторые из танцоров пошатывались, падали на пол, а один даже заснул в уголке.
Некоторые девушки выражали недовольство и порывались уйти, другие же стали еще веселее прежнего, хохотали и, кажется, ждали, чтобы что-нибудь случилось.
Хозяева-итальянцы предложили вина и мне, но я отказался. Я еще слишком хорошо помнил опыт с пивом, чтобы у меня появилось желание повторить это с вином. Но тут один молодой итальянец, видя, что я сижу в одиночестве, из озорства налил полстакана вина и протянул его мне. Я опять отказался. Он нахмурился и, сердито глядя на меня, протянул мне стакан. Я страшно испугался. Сейчас я объясню вам причину моего страха.
Дело в том, что у моей матери были кое-какие теории: к их числу относилась и та, что все черноволосые и черноглазые люди коварны. Нет нужды объяснять, что сама она была блондинкой. Кроме того, она считала, что черноглазые латинские народы очень легко возбуждаются, очень вероломны и что для них убить человека ничего не стоит. Я еще смотрел на мир ее глазами, а она часто рассказывала, что если итальянца обидеть, даже нечаянно, то он всадит вам нож в спину. Это буквальные ее слова: «нож в спину».
Еще утром я сгорал от желания увидеть, как Черный Мэт убьет Тома Морриси, но теперь я был далек от желания доставить удовольствие танцорам, которые увидели бы меня с ножом, торчащим из моей спины. В ту пору я не знал еще разницы между теорией и практикой, и мнение моей матери об итальянцах было для меня свято. Да и сам я кое-что слышал о законах гостеприимства, которые нельзя нарушать. Вспыльчивый и жестокий итальянец гостеприимно угощал меня вином. Ясно, что, если я не приму его угощения, он обидится и всадит в меня нож, как лошадь непременно лягнет копытом, если подойти к ней сзади. Глаза у этого итальянца (его звали Питер) были именно такие страшные и черные, как их описывала моя мать; у нас в семье глаза у всех были серые или голубые, а у ирландцев, которых я знал, — бледные и добродушные. Питер, по-видимому, выпил порядочно: глаза его сверкали черным коварством. В них была тайна, неизвестность, а мне было только семь лет, и разве я мог постигнуть их жуткие намерения? Я увидел в них смерть и отклонил предложенное мне вино со страхом. В глазах итальянца появилось выражение суровой повелительности. Он ближе придвинул ко мне стакан. Что мне оставалось делать? Не раз потом в своей жизни я действительно смотрел смерти в глаза, но ничто не может сравниться с тем смертельным ужасом, какой я испытывал тогда. Я поднес стакан к губам, и лицо у Питера прояснилось. Я обрадовался: значит, он меня не убьет. Это меня обрадовало, но вино-то было нехорошее, кислое молодое вино, на вкус куда хуже пива. Очевидно, оно было приготовлено из какого-то бросового винограда. Если надо выпить противное на вкус лекарство, самое лучшее — это выпить его сразу. Я так же поступил с вином: запрокинул голову и выпил его залпом. Мне показалось, что огонь обжег мои внутренности, и мне стоило больших усилий, чтобы вино не вылилось назад.
Только теперь, вспоминая этот случай, я в состоянии уяснить себе, почему это так поразило Питера. Он налил мне еще вина и пододвинул ко мне стакан через стол. Полный смертельного ужаса, я выпил одним духом и эту порцию. Питер остолбенел. Что за чудо! Надо показать другим этого удивительного ребенка. Он подозвал другого итальянца, молодого усача, которого звали Доминико. Они мне налили полный стакан. Чего не сделаешь, чтобы избежать смерти? Я с чрезвычайными усилиями подавил естественное сопротивление моего желудка и выпил отвратительный напиток.