– Наверное, покойники думают по-другому.
Они шли по Западной авеню. Кладбище было спланировано как город с улицами. Названия не блистали оригинальностью – Северный проезд и Южная аллея, к примеру, упирались в Западную авеню. В месте слияния на засыпанном гравием пятачке стояли скамейки – это было что-то вроде центральной площади. Но большие безмолвные викторианские склепы создавали атмосферу предпраздничного «короткого» дня, затянувшегося навеки.
– Отец говорит, все это застроят, – сказал Холодец. – Он говорит, городской совет продал кладбище какой-то крупной компании, потому что его жутко дорого содержать. За гроши продал. За пять пенсов.
– Целое кладбище? – не поверил Джонни.
– Так он сказал. – Казалось, Холодцу и самому не больно-то верится. – И вроде вышел скандал, реально.
– И тополевую рощу?
– Все-все, – сказал Холодец. – Под офисы, что ли.
Джонни оглядел кладбище. Это был единственный на много миль участок открытой местности.
– Я бы дал фунт, не меньше, – сказал он.
– Да, только ты ничего не смог бы тут построить, – сказал Холодец. – Вот в чем штука!
– А я бы и не стал ничего строить. Я бы заплатил им фунт, просто чтобы все осталось как есть.
– Да, – рассудительно промолвил Холодец, – но людям нужно где-то работать. Нам Нужны Рабочие Места.
– Здешние жильцы не порадовались бы, – сказал Джонни. – Если б узнали.
– Их, наверное, куда-нибудь перевезут, – сказал Холодец. – А то потом газон будет не вскопать.
Джонни поглядел на ближайший склеп (один из тех, что походили на мраморные сараи) и прочел бронзовые буквы на двери:
На камне был (наверное) вырезан портрет самого Олдермена. Почтенный муж глубокомысленно смотрел куда-то вдаль, словно тоже ломал голову над тем, что же значит «Pro Bono Publico».
– Вот кто наверняка зол как черт, – сказал Джонни.
Он на мгновение замешкался, а потом поднялся по двум разбитым ступенькам к металлической двери и постучал. Зачем – навеки останется для него тайной.
– Эй, ты чего? – зашипел Холодец. – Вдруг он там таится-таится да как выскочит! И вообще, – он понизил голос, – приличные люди не якшаются с покойниками. По ящику говорили, от таких разговорчиков до сатанизма – один шаг.
– Мура, – отмахнулся Джонни.
Он постучал еще раз.
И дверь открылась.
Олдермен Томас Боулер, моргая от яркого солнечного света, сердито воззрился на посетителя.
– Ну? – спросил он.
Джонни развернулся и кинулся наутек.
Холодец догнал его на середине Северного проезда. Вообще-то Холодец, мягко говоря, со спортом не дружил, поэтому скорость, с какой он припустил вдогонку за Джонни, удивила бы многих его знакомых.
– Ты чего? Что за дела? – пропыхтел он.
– А ты не видел? – пропыхтел в ответ Джонни.
– Ничего я не видел!
– Дверь открылась!
– Ни фига!
– Нет, открылась!
Холодец притормозил.
– Нет, не открывалась, – пробурчал он. – Эти двери вообще не открываются, я сам смотрел. На них на всех амбарные замки.
– Чтобы туда не лазили или чтоб оттуда не вылезали? – полюбопытствовал Джонни.
На лице Холодца промелькнула паника (лицо было не маленькое, так что на самом деле она не столько промелькнула, сколько пробежала по Холодцовой физиономии, и даже это удалось ей не сразу). Потом он опять сорвался с места.
– Ты это нарочно! – выкрикивал он на бегу. – Не буду якшаться с нечистой силой! Домой пойду!
Он свернул за угол, на Восточную улицу, и рванул к главным воротам.
Джонни сбавил скорость.
Он подумал: амбарные замки.
Что правда, то правда. Он и сам заметил, давно уже. На всех склепах висели замки – от вандалов.
И все же… все же…
Закрывая глаза, он видел Олдермена Томаса Боулера. Не коварного мертвеца из Холодцовых фильмов, а рослого, дородного мужчину в треуголке, в отороченных мехом одеждах и с золотой цепочкой от карманных часов.
Он перешел с бега на шаг и медленно двинулся обратно.
На дверях склепа Олдермена висел ржавый замок.
Зря я подначил Холодца, решил Джонни. Теперь вот в голову лезут всякие дурацкие мысли.
И все-таки он снова постучал.
– Да? – отозвался Олдермен Томас Боулер, отворив дверь.
– Э-э… а… извините…
– Что тебе?
– Вы мертвый?
Олдермен показал глазами на бронзовые буквы над дверью.
– Видишь, что написано? – спросил он.
– Ну…
– Там написано: тысяча девятьсот шестой. Насколько я понимаю, похороны устроили очень приличные. Хотя меня там не было. – Олдермен ненадолго призадумался. – Вернее, я был, но любоваться происходящим не мог. Викарий, по-моему, произнес весьма прочувствованную речь. Так что ты хотел?