– Который изобрел коммунизм?
– Правильно. Ну а Уильям Банни-Лист не изобрел. Но он обязательно стал бы Карлом Марксом, если б Маркс его не обскакал. Знаешь что… завтра я тебе кой-что покажу.
Наступило завтра.
С темно-серого неба сыпал мелкий дождик.
Джонни с дедом стояли перед большим надгробием.
– Великий человек. – Дед почтительно снял кепку.
– А что такое «СОЕ»? – спросил Джонни.
– Тут должно было стоять «соединяйтесь», – пояснил дед, – да денег не хватило. То-то было шуму! Банни-Лист ведь был герой рабочего класса. Он бы и на гражданской войне в Испании отличился, да перепутал пароходы и попал в Гулль.
Джонни огляделся.
– Гм, – сказал он. – А какой он был?
– Говорю же, герой рабочего класса.
– Да нет, внешне? Такой крупный, с черной бородищей и в очках в золотой оправе?
– Точно. На фотографии видел, а?
– Нет, – замялся Джонни. – Не совсем.
Дед надел кепку.
– Пойду пройдусь по магазинам. Хочешь со мной?
– Нет, спасибо. Я… э-э… собирался к Холодцу.
– Тогда пока.
И дед убрел в сторону главных ворот.
Джонни набрал в грудь побольше воздуха и сказал:
– Здрасьте.
– Форменный скандал – не дописать «диняйтесь»! – заявил Уильям Банни-Лист.
До сих пор он стоял, привалясь спиной к надгробию. Теперь он выпрямился и спросил:
– Как твое имя, товарищ?
– Джон Максвелл, – ответил Джонни.
– Я сразу понял, что ты меня видишь, – сказал Уильям Банни-Лист. – Пока старик говорил, ты смотрел прямо на меня.
– Я тоже сразу понял, что вы – это вы, – сказал Джонни. – Вы не слишком… ну… плотный.
Он хотел объяснить: «плотный» не в смысле «толстый», а… как будто не весь здесь. Полупрозрачный.
Но только хмыкнул и сказал:
– Не понимаю. Вы мертвый, верно? Значит, вы вроде как… призрак?
– Призрак? – сердито переспросил Уильям Банни-Лист.
– Ну… дух.
– Никаких духов и призраков не существует. Это пережиток устаревшей системы верований.
– Да, но… вы же со мной разговариваете…
– Вполне объяснимое научное явление! – объявил Уильям Банни-Лист. – Никогда не позволяй суеверию вставать на пути рационального мышления, мальчик. Человечеству пора скинуть обшарпанные штиблеты старой культуры и выйти навстречу ярким лучам зари социализма. Какой у нас сейчас год?
– Тысяча девятьсот девяносто третий, – сказал Джонни.
– А! И что, угнетенные массы воспрянули и встали под знамена коммунизма, дабы сбросить ярмо капиталистического гнета?
– А? – Джонни опешил, потом что-то смутно припомнил. – Это как в России, да? Расстрел царя и все такое? Я смотрел по телику.
– Нет, про это я знаю. Это было только начало. Что творилось в мире после сорок девятого года? Полагаю, мировой революционный процесс идет полным ходом? Тут нам никто ничего не рассказывает.
– Ну… по-моему, революций было довольно много, – сказал Джонни. – Везде…
– Хо-хо-хо!
– Угу. – Революционеры, которых в последнее время развелось видимо-невидимо, дружно трубили о том, что сбросили ярмо коммунизма, но Уильям Банни-Лист до того раззадорился, что у Джонни язык не поворачивался охладить его восторги. – Скажите… а если я принесу газету, вы сможете ее прочесть?
– Конечно. Правда, страницы переворачивать трудновато.
– М-м. Вас тут много?
– Ха! Да им на все плевать. Они просто не готовы сделать усилие.
– А вы не можете… ну… уйти отсюда? Тогда вы могли бы войти в курс дела бесплатно.
Уильям Банни-Лист впал в легкую панику.
– Далеко ходить тоже трудно, – пробормотал он. – Да и нельзя…
– Я читал, что призраки ограничены в своих передвижениях, – сказал Джонни.
– Призраки? При чем тут призраки? Я самый обычный… э-э… мертвец. – Банни-Лист воздел прозрачный перст. – Ха! Тоже мне довод, – фыркнул он. – Видишь ли, то, что после смерти я по-прежнему… здесь, не означает, будто я незамедлительно уверую во всякую антинаучную чушь. Ничего подобного. Мыслить следует трезво, логически, мальчик мой. И не забудь про газету.
И Уильям Банни-Лист медленно растаял. В последнюю очередь исчез палец, упрямо демонстрировавший его полное неверие в жизнь после смерти.
Джонни подождал, но, похоже, больше никто из обитателей кладбища показываться не собирался.
Он чувствовал, что за ним наблюдают – но не глаза. Ему, в общем, не было страшно, только неуютно – ни зад почесать, ни поковырять в носу.
Постепенно Джонни впервые толком разглядел кладбище. Впечатление, надо сказать, складывалось довольно грустное.