Под ногами похрустывал гравий. Кое-где, перед могилами поновее, были устроены маленькие приподнятые площадки, которые кто-то удосужился выложить зелеными камнями. Там пышно разрослись крошечные альпийские растеньица.
В кроне дерева хрипло крикнула ворона, а может, грач. Но птичий крик не нарушил, а лишь подчеркнул тишину.
– Тихо здесь, правда? – сказал Ноу Йоу.
– Как в могиле, – откликнулся Бигмак. – Ха-ха.
– Многие приходят сюда просто погулять, – сказал Джонни. – Я хочу сказать, в парк пока-а дотащишься, и там ничего нет, одна трава. А тут полно кустов, и деревьев, и всяких растений, и…
– Природы, – вставил Ноу Йоу.
– И экологии, наверное, тоже, – закончил Джонни.
– Эй, поглядите, вот это могилка! – сказал Холодец.
Они поглядели. И увидели огромную арку из резного черного мрамора, облепленную ангелами, как мухами. Среди ангелов просматривалась Пресвятая Дева, а из стеклянного окошечка под надписью «Антонио Порокки (1897–1958)» смотрела выцветшая фотография. В общем, это была могила класса «Роллс-Ройс».
– Отпад, – протянул Бигмак.
– Делать им больше было нечего, такую арку отгрохали, – поджал губы Холодец.
– Выпендреж! – заявил Ноу Йоу. – Сзади там, наверное, наклейка «Моя вторая могила – «Порше».
– Но-у Йо-у! – раздельно произнес Джонни.
– А по-моему, занятно, – сказал мистер Порокки. – Твой друг очень забавный парнишка.
Джонни медленно-медленно обернулся.
К надгробию прислонился мужчина в черном. У него были аккуратно подстриженные и гладко зачесанные к затылку черные волосы, гвоздика в петлице и чуть землистое, словно из-за плохого освещения, лицо.
– Ой, – сказал Джонни. – Здрасьте.
– А собственно, соль-то в чем? – совершенно серьезно поинтересовался мистер Порокки. Он стоял, скромно сложив руки перед собой, будто вышколенный продавец в старомодном магазинчике.
– Ну, знаете, продаются такие наклейки для машин, с надписью «Моя вторая тачка – «Порше», – объяснил Джонни. – Не слишком остроумно, – поспешно добавил он.
– «Порше» – это марка машины? – вежливо уточнил покойный мистер Порокки.
– Да. Вы нас извините. Шутка была неудачная.
– Когда-то, в утраченной стране, я показывал ребятишкам волшебные фокусы, – сказал мистер Порокки. – С голубями и прочим в том же роде. По субботам. На утренниках. Великий Порокки и Этель. Я любил посмеяться.
– В утраченной стране? – переспросил Джонни.
– В стране живых.
Ребята пристально смотрели на Джонни.
– Кончай придуриваться, – сказал Холодец. – Там… там никого нет.
– А еще я показывал чудеса ловкости. – Мистер Порокки рассеянно достал из уха Ноу Йоу яйцо.
– Ты общаешься с пустым местом, – заметил тот.
– Чудеса ловкости? – не понял Джонни. Снова-здорово, подумал он. До чего же покойники любят поговорить о себе…
– Что? – спросил Бигмак.
– Выбирался из разных оков, сундуков и обвитых цепями мешков. – Мистер Порокки разбил яйцо. Оттуда выпорхнула призрачная голубка. Она полетела к деревьям и там растаяла. – Из наручников и кандалов. Как великий Гудини – только, конечно, я был не профессионалом, а любителем. Мой самый сложный трюк состоял в том, чтобы в трех парах наручников освободиться под водой из мешка, обмотанного двадцатью футами цепи.
– Господи! И часто вам это удавалось? – охнул Джонни.
– Почти один раз, – ответил мистер Порокки.
– Ладно, – сказал Холодец. – Хватит. Не смешно. Пошли. Времени уже много.
– Увянь. Мне интересно, – отмахнулся Джонни.
Он услышал шорох, словно кто-то брел по сухим листьям.
– Ты Джон Максвелл, – сказал мистер Порокки. – Олдермен нам про тебя рассказывал.
– Нам?
Шорох стал громче.
Джонни обернулся.
– Он не придуривается, – сказал Ноу Йоу. – Поглядите на его физиономию!
Я не должен бояться, сказал себе Джонни.
Я не должен бояться!
Чего бояться? Это просто… постживущие граждане. Несколько лет назад они еще подстригали лужайки – как все, и украшали дом к Рождеству – как все, и нянчили внуков – как все. Бояться нечего.
Солнце едва виднелось за тополями. Над землей полз туман.
И сквозь его змеящиеся струйки к Джонни медленно шли мертвецы.
3
Там были Олдермен, и Уильям Банни-Лист, и пожилая дама в длинном платье и ломившейся от восковых плодов шляпе, и какие-то дети (они бежали впереди), и десятки, нет – сотни других. Они не крались. Не истекали зеленой слизью. Они просто были дымчато-серыми и слегка расплывчатыми.