Подняв глаза и встретившись взглядом с Жилем, Джослин сказала вдруг:
— Я так страдала! Столько плакала, что думала, больше не смогу плакать вообще. Прости меня, я не хотела тебя мучить, не думала, что это причинит тебе такую боль. Я ничего не могла с собой поделать. Бедные твои глаза!
Ее рука украдкой скользнула вверх и дотронулась до его лица. Услышав эти слова и ощутив прикосновение ее руки, Жиль внезапно лишился самообладания и, дрогнув, с беззвучными рыданиями прижался лицом к ее ладоням. Такие срывы могла вызвать у него только ласка.
Джослин склонила голову к плечу, легонько постукивая пальцами то по волосам, то по щекам Жиля и шепча: «Ну полно, полно!» — словно мать, успокаивающая свое дитя. Всякая жесткость черт исчезла с ее лица, оно выражало теперь лишь нежность, глаза казались особенно ясными и глубокими, в них светилась жалость.
Сделав над собой огромное усилие, Жиль немного пришел в себя. Он обхватил руками стан девушки и стоял, немного покачиваясь и зарывшись лицом в ее волосы. В этом объятии не было страсти, одна лишь жалость, к которой постепенно присоединилось умиротворение.
Прошло много времени, прежде чем они нарушили молчание.
— Любимая, прости меня! — сказал он наконец слабым хриплым шепотом, едва слышным сквозь стоны ветра.
— Милый, мне нечего тебе прощать… Я сама виновата… соблазнила тебя…
Жиль содрогнулся.
— Нет, нет! — воскликнул он и судорожно сжал ее в объятиях.
Потом он с видимым усилием проговорил:
— Скажи мне, родная, то, что ты испытываешь ко мне сейчас, — это только жалость? Осталась ли в тебе хоть капелька любви? Скажи мне правду.
Произнося эти слова, он не мог смотреть на девушку — слишком боялся он ее ответа.
— Не знаю, — отозвалась она. — Все не так, как было раньше… Не знаю…
Он вздохнул.
— Все не так, как раньше, — повторила Джослин. — Да это уже и невозможно. По-моему, что-то умерло во мне. Но, милый, я знаю — если бы я тебя не любила, то не смогла бы тебя жалеть. Не смогла бы переживать за тебя. Я бы тебя только ненавидела. В этом я уверена.
— Благодарение Богу! — воскликнул он, глубоко дыша. Казалось, камень свалился с его плеч, но когда он выпрямился, перед глазами его вдруг снова возникло видение его жены, просыпающейся в полутемной комнате.
— Обещай мне, — сказал он, и голос его нетерпеливо зазвенел. — Обещай, что не оттолкнешь меня, что бы ни произошло! Что если тебе будет плохо, ты не запретишь мне быть рядом с тобою. Обещай мне это!
Она вздрогнула, глаза ее закрылись.
— Обещаю, — прошептала она.
— Спасибо, милая, твои слова для меня священны.
Он снова притянул девушку к себе и хотел поцеловать ее в губы, но она склонила лоб, и он благоговейно прижался губами к нему.
Ветер крепчал; он носился среди деревьев и тоскливо свистел в пустых пространствах внутри полуразрушенной башни.
Джослин, на которой была лишь легкая блузка, дрожала от холода.
— Можно я пойду домой? Сейчас будет гроза, а я так устала, — сказала она, словно маленький ребенок.
Он ответил как-то автоматически, как будто глубоко задумался:
— Бедняжка моя… Да-да, конечно, сейчас пойдем.
Он держал в руке часы и через плечо девушки глядел вниз, на склон холма, прикидывая в уме время, которое займет у него обратный путь. Думал он и о том, что еще оставалась надежда — жена его могла не успеть еще проснуться. «Если бы только вовремя вернуться в ее комнату», — повторял он про себя, поглощенный страстным желанием предотвратить зло, пока оно еще не совершилось.
— Да, — сказал он вслух, — нам надо идти, пока не разразилась гроза. Пойдем, милая.
И он, опередив ее, стал торопливо спускаться по извилистой тропе.
Когда они вышли на дорогу, он сказал:
— Ты не могла бы дойти до дому одна? На дороге безопасно, а мне надо кое-что сделать, нечто важное, ужасно важное. Я должен идти. Давай встретимся завтра. Я к тебе приду, можно? Прощай! Прощай! Бедная моя малышка, у тебя такой усталый вид!
Он осторожно охватил ладонями с двух сторон ее голову и заглянул девушке в глаза.
— Помни о своем обещании! — произнес он и страстно поцеловал ее в губы. И тут как будто какая-то невидимая сила оторвала его от Джослин. Он внезапно повернулся и во весь дух помчался по дороге, низко склонив голову и больше уже не оборачиваясь.
Девушка, дрожавшая и удивленная, смотрела ему вслед. Затопивший ее прилив эмоций схлынул, и она стояла, обессилевшая и обремененная предчувствием надвигающейся катастрофы.