Второй кровельщик, обрадовавшись предлогу оторваться от однообразной работы, тоже обернулся и поглядел в указанном направлении.
— В такую погоду, как сейчас, не очень-то его разглядишь, — сказал он. — Я видел его на закате, когда все небо полыхало, и он был похож прямо не знаю на что…
— На небесный Иерусалим, — серьезно проговорил мальчик.
— Во-во, хотя сам бы я ни в жизнь так не сказал… Ну а сегодня его не видать.
Мальчик напряг зрение, но так и не увидел далекого города. Он спустился с крыши и, со свойственной его возрасту легкостью тут же забыв о Кристминстере, зашагал по обочине дороги, с интересом разглядывая местность вокруг. Проходя мимо амбара на обратном пути в Мэригрин, он заметил, что лестница стоит на прежнем месте, хотя кровельщики закончили свою дневную работу и ушли.
Вечерело. Легкий туман еще держался, но уже чуть поредел всюду, кроме излучины реки и сырых мест в низине. Джуд вспомнил о Кристминстере, и ему захотелось хоть разок увидеть этот заманчивый город, коли уж он ушел ради этого за две, а то и за три мили от дома. Но если даже он останется здесь ждать, туман вряд ли рассеется до наступления ночи. И все же ему не хотелось покидать это место, потому что удались он хотя бы на несколько сот ярдов в сторону деревни, — и все обширное пространство на севере скроется из глаз.
Он взобрался по лестнице, чтобы еще раз взглянуть в направлении, какое указывали ему кровельщики, и уселся на верхней перекладине, возвышавшейся над крышей. Когда-то еще ему удастся зайти так далеко! Быть может, если помолиться, желание увидеть Кристминстер сбудется скорее? Говорят, когда молишься, желания сбываются, хотя и не всегда. Он читал в какой-то религиозной книжке о человеке, который начал строить церковь, и у него не хватило денег, чтобы ее закончить, тогда он преклонил колени и помолился и со следующей же почтой получил деньги. Другой человек поступил так же, но денег не получил; правда потом он узнал, что брюки, в которых он преклонял колени, были сшиты нечестивым евреем. Но Джуда это не смущало и, встав коленями на третью перекладину лестницы, он помолился о том, чтобы туман рассеялся.
Затем снова уселся и стал ждать. Через какие-нибудь десять — пятнадцать минут северный горизонт совершенно очистился от редеющего тумана, который в других местах рассеялся еще раньше, и за четверть часа до захода солнца тучи на западе расступились, приоткрыв солнце, и между двумя грядами темно-серых облаков ярким снопом брызнул солнечный свет. Мальчик тотчас поглядел в заветном направлении.
Вдали, в пределах доступного глазу пространства, словно топазы, вспыхивали огоньки. С каждой минутой воздух становился все прозрачнее, пока топазы эти не обернулись флюгерами, окнами, мокрыми шиферными крышами и сверкающими бликами на шпилях, куполах, лепных украшениях и прочих выступающих частях зданий. Это, несомненно, был Кристминстер — либо реальный, либо мираж, созданный особенностями атмосферы.
Джуд все смотрел и смотрел, пока окна и флюгера не потухли как-то сразу, точно задутые свечи. Далекий город окутался дымкой. Повернувшись к западу, Джуд увидел, что солнце скрылось. Впереди все задернулось траурной мглой, и ближние предметы принимали самые фантастические окраски и формы.
Джуд поспешно слез с лестницы и пустился бегом к дому, стараясь не думать о великанах, охотнике Хирне, Апполионе, подстерегающем Христиана, и капитане с кровавой дырой во лбу, окруженном мертвецами, которые каждую ночь поднимают бунт на борту заколдованного корабля: Он понимал, что уже вышел из того возраста, когда верят во все эти ужасы, и все-таки обрадовался, увидев колокольню и свет в окнах дома, хотя дом не был ему родным, а его бабка, жившая в нем, не очень-то любила своего внука.
Внутри и вокруг "торгового заведения" этой старухи, заведения с витриной из двадцати четырех стеклышек в свинцовой раме, до того потускневших от времени, что сквозь них трудно было разглядеть жалкие грошовые предметы, составлявшие часть товара, который мог унести на себе один сильный человек, протекала, внешняя жизнь Джуда. Но мечты его были столь же грандиозны, сколь ничтожно окружение.
Сквозь непроницаемый барьер неприветливых меловых холмов, протянувшихся на севере, ему постоянно виделся чудесный город, созданный его фантазией, который он сравнил с небесным Иерусалимом, хотя в мечтах его, пожалуй, было больше от воображения художника и меньше от воображения торговца драгоценностями, чем у автора Апокалипсиса. Город этот стал для него реальностью, достоверностью, занял особое место в его жизни, главным образом по той единственной причине, что там жил человек, перед знаниями и устремлениями которого он так благоговел, — мало того, жил там среди людей, еще более образованных, знающих и духовно одаренных.