— Есть ли какой-нибудь знак, по которому вы могли бы узнать его?
— Да, — отвечал председатель. — По милости Божией ангелы открыли мне этот знак.
— Так вы один владеете тайной?
— Да.
— И вы никому не говорили о нем?
— Ни одной душе!
— Огласите его!
Председатель колебался.
— Говорите же, — повелительно повторил незнакомец. — Говорите, настало время открыть тайну.
— На груди у него должна быть алмазная пластинка, — проговорил высший чин ордена. — На пластинке — три начальные буквы девиза, значение которого известно ему одному.
— Какие же это буквы?
— L.P.D.
Незнакомец распахнул сюртук и жилет: поверх батистовой рубашки сияла алмазная звезда, на ней сверкали три рубиновые буквы.
— Это он! — в страхе воскликнул председатель. — Неужели это он?!
— Тот, которого так ждут! — озабоченно добавили высшие чины общества.
— Великий Кофта! — вскричали триста человек в один голос.
— Ну что же? — вскричал незнакомец, не скрывая своего торжества. — Теперь вы поверите мне, если я повторю: «Я есмь сущий»?
— Да! — выдохнули призраки, простираясь ниц.
— Приказывайте, учитель! — воскликнули председатель и пять высших чинов, поклонившись до земли. — Приказывайте, и мы будем повиноваться.
L.∙.P.∙.D
Наступила мертвая тишина. Казалось, незнакомец собирался с мыслями.
Спустя несколько минут он заговорил:
— Господа! Вы можете опустить шпаги: они только мешают вам. Слушайте меня внимательно, потому что вам многое предстоит узнать, хотя я буду немногословен.
Присутствующие слушали с удвоенным вниманием.
— Источник великой реки почти всегда божественного происхождения и потому невидим. Когда плывешь по Нилу, Гангу или Амазонке, знаешь, куда направляешься, но понятия не имеешь, откуда держишь путь! Я начал себя помнить с того дня, как душа моя стала воспринимать окружающий мир; я тогда жил в Медине, святом городе, и резвился в садах муфтия Салааима.
Это был почтенный старец, которого я любил как отца. Однако он не был моим отцом. Взгляд его был нежен, а тон — почтителен. Трижды в день он оставлял меня, уступая место другому старцу. Когда я произношу его имя, я испытываю признательность и вместе с тем страшно робею. Имя этому уважаемому старцу — светочу, прошедшему все науки, постигаемые человечеством, обученному семью небесными духами всему, что должны знать ангелы для общения с Богом; имя ему — Альтотас. Он был моим наставником, учителем. Теперь это мой друг, к которому я отношусь с глубоким почтением, так как он вдвое старше старейшего из вас.
Торжественная речь, величественные движения, строгий тон незнакомца произвели на собравшихся сильнейшее впечатление. Время от времени их охватывало необъяснимое беспокойство.
Путешественник продолжал:
— К пятнадцати годам я был уже посвящен в великие таинства природы. Я знал ботанику, но не ту науку, которой владеет рядовой ученый, ограничившись знанием своей местности, — я знал шестьдесят тысяч видов различных растений на всей земле. С помощью моего учителя, который, возложив руки мне на голову, посылал сквозь мои опущенные веки луч божественного света, я умел путем почти сверхъестественного самосозерцания проникать взглядом в морскую пучину. Я изучал неописуемо чудовищные заросли, покачивавшиеся в зеленовато-мутной воде, где обитали безобразные и бесформенные существа. Чудовища эти никогда не попадаются нам на глаза; должно быть, Господь забыл про них в то самое мгновение, когда сотворил их своею властью, не устояв перед искушением Сатаны.
Помимо ботаники, я с удовольствием отдавался изучению как мертвых, так и живых языков. Я знал все наречия, на которых говорят от Дарданелл до Магелланова пролива. Я разбирал таинственные иероглифы в гранитных книгах, что зовутся пирамидами. Я охватил все человеческие знания, от Санхуниафона до Сократа, от Моисея до святого Иеронима, от Зороастра до Агриппы.
Я учился медицине не только по Гиппократу, Галену, Аверроэсу, но также у такого великого учителя, коим является природа. Я разгадал тайны коптов и друзов. Я собрал семена добра и зла. Когда самум или тайфун проносились над моей головой, я посылал с ними семена жизни или смерти, а вместе с ними — мой приговор или благословение тому краю, к которому был обращен мой взор. В этих занятиях, трудах, странствиях я достиг двадцатилетнего возраста.