Пошвыряв в радостную зелень полсотни камней, и бухнув туда напоследок большущий обломок, что вызвал небольшой локальный шторм, к радости Леты попавший в кадр, выдохлись и снова сели на плиту, осматриваясь.
— А с кем еще бросала? — спросил Дзига, поворачивая к ней узкое лицо с темными глазами, — у тебя все отрегулировано, до раз-два-три, я ж вижу.
— Дай подумать. В первый раз сама. Ничего не вышло. Потом с мужчиной, потом еще раз — с другим. Еще сын кидал, летом, в жару, а потом сам в воде крутил брызги. А в последний раз с Черной Королевой Кам. Не со всеми получается, понимаешь? Нужно, чтоб человек знал, это важное дело. Не пустяк.
— С кем лучше всего?
— С тобой. И с Черной королевой.
— Интересно…
Лете стало смешно и немного неловко.
— Пошли, ягоды проверим? — она спрыгнула на песок, уже покрытый легкой тенью, — это дальше, по берегу, под скалами.
— Вкусные? Пойдем, да. А интересно, потому что я думал — с мужчиной тебе интереснее должно быть, а?
Слева тянулись высокие скалы, неровной стенкой с выдутыми в ней глубокими желобами. Кое-где радостные надписи, выдолбленные в камне, сообщали: Оленька, Маша, Химки-12, Валера Бес…
— Не обольщайся. Чтобы нашелся такой мужчина, нужно пуд соли истоптать и все лесом. Я и не прочь бы, но лучше делать, чем ждать. Так думаю. Может еще и найдется для меня такой, понимающий.
— А почему она черная королева?
Солнце светило в спины, укладывало перед ними длинные тени. Тень Леты брела по прибою, макая в воду черную голову и руку с опущенной камерой.
— Потому что не темная.
— А ты?
— А я — белая. А что королевы, так это не из-за мании величия. Все девочки — принцессы. А потом, минуя возраст принцесс, женщины сами решают, кем быть дальше. Можно стать королевой, а можно просто исчезнуть. Мы с ней решили — не исчезать. Это женское, Дзига. Я думала, тебе это неинтересно.
— Я может быть, тут с тобой хожу, чтоб ты могла что-то сказать, понимаешь? Не изрекать, а типа я спросил, ты ответила. Чего ты снова ржешь? Ну?
— Диалоги Платона! Королева Лета и ее воображаемый собеседник.
— А за это я возьму и уйду.
Ступил в тень скалы. И вдруг исчез. Лета остановилась, перестав смеяться и вглядываясь. Сердце нехорошо сжалось. Темнели надписи, маячили под козырьками неглубокие ниши с забитыми туда волной жестянками и пластиковыми бутылками. А его не видно.
— Слушай. Прости. Я не хотела.
— Не хотела — не сказала бы, — отозвался обиженный голос. И далеко впереди из тени в закатный свет вышла мальчишеская фигура.
Лета ускорила шаг, догнала и пошла рядом, виновато посматривая на опущенную голову.
— Во-первых, ты уже взрослая… — и добавил язвительно, — тетка. Я думал, умная. А умные себя на смех не поднимают. Тем более, что да, ты решила и королева, и да, я твой воображаемый собеседник.
— Прости.
— Ладно…
Они перелезли через нагромождение камней, вспугнув пару толстых ленивых чаек, и те полетели, редко взмахивая острыми крыльями и отражаясь в воде. Впереди прямо из скалы росла кривая крепенькая маслинка, изогнулась почти в круг, разбросав по изгибу веер черных ветвей в бахроме узких листьев. Рядом с ней от скалы отломился длинный плоский кусище и стоял, прислонясь, присыпанный сверху песочной крошкой.
— Там, — сказала Лета, — за деревом, там целые заросли эфедры, уже должна быть спелая.
— Угу.
— А во-вторых? — не вытерпев, напомнила она.
— Чего?
— Ну, ты сказал, во-первых… а дальше?
Дзига потер пальцем скулу. Ухмыльнулся, кося темным глазом.
— Забыл. Придумаю снова. Давай сперва ягод, а?
ГЛАВА 3
— Во-вторых, — он прервался, чтоб закинуть в рот несколько красных ягодок, пухлых, как крошечные мармеладки, прожевал, закатил глаза, показывая — сладко, и закончил, — не сильно-то я воображаемый. Так?
Вопрос снова брал Лету за руку и уводил туда, в злой март, в котором она прощалась с черным котом, первым в жизни ее собственным котом, настоящим ее. И она помедлила, не отвечая.
И снова он легко махнул кистью:
— Я обещал и сказал, про «во-вторых». На том пока и хватит. Так?
На второе «так» она кивнула с облегчением.
Это было вчера, и там, у края желтых скал садилось солнце над дальней акваторией судостроительного завода, где большая коса, вильнув широким хвостом, обняла кусок водной глади, будто говоря ревниво «мое теперь», а внутри забранного стояли корабли, и медленно кивали длинными мордами подъемные краны.