Юнги моргает, как в замедленной съемке, видимо, ему даже моргать больно. У Чонгука внутренности узлом перетягивает, тошно от себя, своей беспомощности. «Как же ему больно, наверное, он же человек». Чонгук ему свою способность раны заживлять передать готов. Плевать сейчас, что за желания такие и почему, этого ребёнка на руки бы взять и все раны зализать. Но альфа и этого боится, как бы хуже не сделать, и не понятно с какой стороны подойти, будто Юнги рассыпаться может. Он продолжает истекать кровью — её очень много, она везде — на диване, на полу, на стенах. Волк за каждую её каплю города вырезать готов, он скулит, бьётся головой о грудную клетку, хочет рядом лечь, если омега погибнет, то он жить отказывается. Чонгук встаёт на ноги и идёт к так и сидящему на полу Хосоку.
— Что ты за мразь такая? — шипит альфа. — Он же твой брат! Ты избиваешь и насилуешь своего же брата? Ты даже хуже людей, хотя я думал хуже не встречу!
— Не тебе мне морали читать, — кривит рот полукровка. — Вот именно, что он мой брат, мне принадлежит, и это мне решать, что с ним делать.
Хосока перебивают влетевшие в гостиную вооружённые люди. Вся комната за мгновение заполняется людьми, и все держат на прицеле волка.
— Был твоим, — заявляет Чонгук. — Я забираю его и блондина тоже. Если кто-то попробует мне помешать — вырежу. К сожалению, я не могу тебя так быстро убить, также, как и тратить драгоценное время на бой с тобой. Но мы вернёмся к этому разговору, и думаю, с этой минуты официально статус-кво между людьми и оборотнями нарушен.
— Из-за омеги? Великий Чон Чонгук сорвал мир из-за какой-то задницы, — кричит ему Хосок. — Мой братец — молодец, я думал он с твоим замутил, но нет, на главного замахнулся, — дарит Чонгуку кровавую улыбку Хоуп.
— Думай, что это именно так, — Чонгук срывает с кресла покрывало и аккуратно заворачивает в него омегу.
— Я убью тебя, ты ведь знаешь, что я могу, — продолжает полукровка.
— Можешь, но я постараюсь убить тебя раньше, — отвечает Чон и аккуратно, стараясь не тревожить раны, поднимает омегу на руки.
Стоит Чонгуку сделать шаг, как люди группируются и целятся в него.
— Ему нужно в больницу! — рычит на них Чон. — Он же человек! Такой же, как и вы! Ваши пули меня не убьют, но очень сильно разозлят, я не хочу причинять никому боли, дайте отвезти его в больницу.
— Пусть идёт, — говорит им Хосок. — Мы ещё успеем сказать своё слово.
Люди отступают, и Чонгук с Юнги на руках выходит во двор и приказывает идущему к нему Тэхёну сесть за руль. Чонгук садится рядом с ним, всё так же держа Юнги на коленях. Омега, видимо, наконец-то, отключился, он тыкается лицом в грудь альфы и посапывает. Чонгук цепляется за это трудное и хриплое дыханье, вслушивается, рассчитывает на силу омеги, надеется, что тот выживет.
— Я боюсь его на сиденье положить. Одного оставить. Мне кажется, он как-то связан с моим звериным началом, и сейчас волк его успокаивает, — говорит Чонгук брату. — Глубоких ран нет, но чёрт знает, что у него внутри за повреждения. Как блондин?
— У Чимина нетяжелые травмы, но меня пугает, что он в сознание не приходит, — Тэхён нервно сжимает руками руль и смотрит на дорогу. — Я такой идиот. Я замечал на нём синяки, а он говорил, что неуклюжий, что своими бедрами углы собирает, и я верил. Я ненавижу себя сейчас настолько, что передать не могу.
— Да, такое в самом страшном сне не приснится. Что он за чудовище такое? Если он так с омегами, своей плотью и кровью поступает, как же он тогда с чужими обращается? — недоумевает Чонгук и отвлекается на постанывающий в его руках комок. — Потерпи, маленький. Отвезём тебя в больницу, вылечим, и ты снова будешь кричать, чтобы я тебя не лапал, — говорит Чонгук и поглаживает голубые волосы, на которых кровь комками высохла.
— Ты понимаешь, что нам от отца достанется. Что вообще, мы сейчас пошли на такой поступок, который очень дорого обернётся для нас в будущем. И всё это из-за омег, — нервно выпаливает серый волк.
— Всё не так плохо, не трагедизируй, — спокойно отвечает Чонгук. — Наоборот, всё, что произошло сегодня ночью, нам на руку, и пусть Хосок думает, что дело тут только в омегах.
— Не понял.
— Людьми должны править оборотни, и этот вечер это в очередной раз доказал. Я объединю Дезир и Сохо, убью Хосока. А этот омега — отличный повод сорвать наше шаткое перемирие, которое мой отец сам так и не сделал. Мы сильнее людей, нам сутки нужны, чтобы их всех вырезать, но нет, отец ведь дал слово, заключил перемирие, и нам теперь приходится терпеть этого урода-полукровку, приходится ютиться только в Сохо, когда как мы можем объединить все территории под своим началом. Так что этот котёнок у меня на груди мне сильно поможет, ведь он ходячий пример жестокости Хосока и того, почему люди должны быть против такого правителя. Плюс ко всему, мы проверим его слова насчёт яда, и если это всё-таки правда, то на нашей стороне еще один большой и жирный плюс. Поэтому, милый мой братец, всё складывается очень даже хорошо, — Чонгук продолжает поглаживать омегу на коленях и просит Тэхёна прибавить газу.
— Сейчас мне кажется, что ты даже хуже Хосока, — надломлено говорит Тэхён.
— К чему такие высокопарные речи?
— К тому, что я видел твоё состояние своими глазами, — срывается на крик Тэхён, но быстро успокаивается, решая не беспокоить раненных. — Я видел, когда ты сидел на коленях на дороге, тебя рвало на части, потому что твоего, я повторю «твоего», омегу били и насиловали! Я видел твоё состояние всю дорогу до Дезира, видел твою реакцию на его крик и видел в гостиной, как ты в клочья чуть Хосока не разорвал. Видел, как бережно ты нёс его в машину, да ты, блять, и сейчас держишь его, как самый ценный груз. У тебя от этого омеги зависимость, одержимость, ты дышать без него не можешь, так же, как и твой волк. Вместо того, чтобы принять это, вылечить его и забрать в свой дом, подарить ему всё то, чего очевидно у него никогда в жизни не было, а я говорю о любви и тепле, ты сидишь с его окровавленным телом в руках и несёшь какую-то хуйню про свои планы по захвату Дезира, пытаешься сделать этого паренька оружием в своей войне! При всём моём уважении к тебе, как к старшему, ты, Чон Чонгук — мудак.
— При всей моей любви к тебе, как к брату, ты Чон Тэхён — идиот. Надо всегда смотреть немного дальше своего носа и любую ситуацию проигрывать с плюсом для себя. Так что смотри на дорогу и не лезь туда, где не разбираешься, — усмехается Чонгук.
— Скажи, что я неправ! — поворачивается к нему младший. — Просто скажи, что у тебя к омеге ничего нет.
Чонгук откидывается на спинку сиденья, сильнее прижимает к себе Юнги, зарывается лицом в его волосы и прикрывает веки. Одно то, что он сидит на его коленях, пусть и без сознания, разливает по венам кровь патокой. Чонгук не помнит, когда ему в жизни было так же спокойно и так же хорошо, как в те моменты, когда он хоть мимолётно видел этого пацана. У него на дне зрачков искры озорные, у него улыбка невинно-детская, его губы — самый большой соблазн, и Чонгук их первый поцелуй никогда не забудет. У него внутри всё переворачивается, в тартарары летит, стоит Юнги на него взгляд из-под пушистых ресниц поднять, а его голос… Чонгук вечно его слушать готов. Это странное чувство настолько огромно, что альфа его не вмещает — оно сердце ходуном идти заставляет, оно делает его волка счастливым. Его самого счастливым. И оно неправильно. Запретно. Недопустимо.
— У меня к нему тяга, он магнит будто, и я всё время хочу, чтобы он рядом был, хоть стоял тупо рядом. А ещё у меня к нему огромное желание. Один его взгляд, и я хочу его до ломоты в костях. А сегодня у меня к нему тепло, сострадание. Не хочу, чтобы ему больно было. Проклинаю себя, что сразу за ними не поехал, что ступил и долго думал, в чём дело. Я мог бы успеть, и его бы до такого состояния не избили, — тихо говорит Чон. — Не знаю. Это всё очень сложно.