— Я не убегу, — шепчет Мин. — Позволь мне привстать.
Волк смотрит пару секунд в глаза парня, будто решает, доверять ему или нет, и отстраняется. Юнги принимает сидячее положение и робко тянет руку к морде, зверь нагибается, подставляет голову, и омега зарывается обеими руками в черную лоснящуюся шерсть. Смелеет, двигается ближе и уже во всю гладит огромную голову, даже улыбается, когда тот фыркает.
— А ты не такой уж и злой, — улыбается омега, и волк сразу рычит, обнажая огромные клыки.
Юнги, вскрикнув, отворачивается и на коленях пытается отползти чуть дальше, но зверь его накрывает, вдавливает лицом в пушистый ковер. Омега с огромным трудом переворачивается на спину и со страхом смотрит в красные глаза.
— Не пугай меня больше, — пищит Мин и позволяет ему лизать его шею и ключицы. Волк цепляет клыками блузку и тянет вниз трескающуюся под его напором ткань, открывая больше кожи для себя.
— Эй, она мне нравилась, — недовольно бурчит Юнги и сам тянется к блузке.
Волк терпеливо ждёт, пока омега, сняв блузку, отбросит её в сторону, и снова валит парня на ковёр. Юнги нравится то, что зверь творит языком, настолько, что он сам подставляется, обвивает руками его голову, не даёт отстраниться. Хочется, чтобы это продолжалось вечно, от одной мысли, что он сейчас контролирует такое чудовище, вставляет покруче всего. Возбуждение, до которого Чонгук довёл его одним языком, и алкоголь, бурлящий в крови, окончательно сносят Мину голову, поэтому когда волк цепляет клыками ремень его джинсов, Юнги сам их расстёгивает и сам стаскивает, оставаясь абсолютно голым под чудовищем. Юнги может поклясться, что волк довольно урчит и облизывается, он тыкает мордой в бок омеги, заставляя того повернуться на живот. У Юнги по коже табун мурашек расходится, стоит волку языком по позвоночнику провести, а потом он вовсе воздухом давится, когда чувствует его язык у себя между ягодиц. Зверь вылизывает его, а Юнги скулит и тянется к своему члену, но волк рычит и парень больше не рискует. Омега продолжает метаться по полу и уже молит Чонгука ему помочь.
У Юнги разум настолько затуманен и отравлен алкогольными парами, что ему уже плевать, что он лежит под волком, он сам просит его трахнуть, елозит, приподнимается, выгибается, как кошка. Волк трахает его языком, а Юнги всё больше подставляется и, так и не прикоснувшись к своему члену, с протяжным стоном кончает. Во всём этом мареве, послеоргазменной неге, Юнги пропускает момент превращения, потому что когда его переворачивают на спину, перед ним уже не зверь, а Чонгук.
Юнги с превращениями потом разберётся, он тянется, обвивает руками шею альфы и, притянув к себе, впивается в его губы. Кусает его до крови, мстит за свои мучения.
— Ты очень плохой мальчик, — усмехается Чонгук и слизывает кровь со своих губ. — Я тебя чуть будучи волком не трахнул. Разве можно так провоцировать зверя? Так подставлять свою попу?
Чонгук снова клыки обнажает, Юнги больше этого рыка не боится, сам за плечи цепляется, когда альфа, приподняв его на руки, в спальню несёт. Чонгук вжимает Мина в чёрный шёлк, вновь целует, к себе прижимает. Юнги по покрытой татуировками груди пальчиками проводит, зависает на выбитом на коже волке, оглаживает и шепчет:
— Я больше его не боюсь, я даже нравлюсь ему.
— Очень нравишься, но бояться всё равно стоит, тебе в особенности, — хрипло говорит альфа и вновь целует, глубоко и мокро, трахает языком его рот.
Юнги последние слова мимо ушей пропускает, водит ногтями по мощной спине, оставляет полосы, выгибается, трётся об альфу, чуть ли не молит уже о члене в себе. Чонгук переворачивается на спину, сажает омегу на себя. Юнги времени даром не теряет, сразу к нему нагибается, покрывает поцелуями грудь, язычком тату обводит. Чонгук подтягивается к спинке кровати, принимает сидячее положение и, зарывшись пальцами в бледно-голубые волосы, ближе к себе парня притягивает, засасывает поочерёдно губы, целует скулы. Спускает руки ниже, разводит половинки ягодиц, проверяет пальцами растянутость и, убедившись, что можно, приподнимает омегу, бёдрами вперёд поддаётся и медленно насаживает до самого упора. Юнги ногтями в его плечи впивается, дыхание задерживает, елозит, привыкает к размерам, а потом заводит руки назад, опирается на бёдра альфы и сам приподнимается и опускается, медленно и осторожно — каждого движения боится.
— Волк тебя хорошо подготовил, больно не будет, — шепчет альфа ему в ухо, кусает мочку и, резко вскинув бёдра, толкается. Чонгук поддаётся вперёд, обхватывает рукой Мина за талию и яростнее на свой член натягивает — Юнги вскрикивает, но крик сразу в стоны переходит, альфа ему вести не дает, трахает рьяно и глубоко. У Юнги рассудок от темпа мутнеет, он зубами ему в плечо цепляется и только хрипит с каждым толчком. Чонгук, не выходя из него, на лопатки его кладет, закидывает ноги на плечи и продолжает двигаться. Юнги кончает первым, в его руках выгибается, ногтями всю грудь исполосовывает, но Чонгук не реагирует, продолжает методично втрахивать его в кровать и срывать всё новые стоны. Чонгук придавливает его в постель, кончает внутрь, выходит, размазывает свою же толчками вытекающую из растраханной дырочки сперму между ягодиц и вновь внутрь толкается, не делает передышек. Юнги забывает своё имя, род, всё — он мечется по постели, тянет его имя, просит ещё и ещё. Он сгорает в огне, который альфа всё разжигает и разжигает, и готов этой ночью хоть в пепел в этих руках превратиться.
Юнги потерял грань между реальностью и сном, вся его вселенная сузилась до размеров этой кровати, весь его смысл — это Чонгук, вертящий им, как хочет. Сколько раз альфа его трахал и в каких позах — Юнги не вспомнит, он просто содрогался в оргазмах, больше не стонал, потому что охрип, и только отдавался, весь и без остатка. Так не было с Чимином, о Хосоке и вспоминать не стоит. Юнги и подумать не мог, что может быть настолько хорошо, настолько прекрасно: Чонгук его до небес возводил всю ночь. Даже когда Юнги узел почувствовал, не дёрнулся, только прижался к альфе и так и отключился в сцепке.
После сцепки Чонгук аккуратно снимает с себя парня и идёт в гостиную выпить, потому что хочется невыносимо. Альфа возвращается в спальню, где, свернувшись в клубочек, спит обессиленный омега, и присаживается на постель рядом. Мысленно Чонгук себя поздравляет — он всё-таки получил его, пусть сердце ещё не совсем окончательно, но тело точно. Теперь самое сложное — с утра изображать нежность, клясться в верности, осыпать подарками. А если притворяться не хочется? Чонгук в людях редко ошибается, у него нюх на них, но с этим омегой всё сложно. Чонгуку было бы легче, если парень на самом деле был таким, каким его Хосок описал, учитывая всё то, что для него готовит Чон — то в таком случае он пережил бы всё быстрее, и совесть бы не мучила, но чёртов пацан не такой, совсем не такой. Волк не мог настолько ошибиться. Там, в гостиной, он у его ног лежал и сейчас наружу просится, Чонгук сам его выпустить готов, потому что разрывающие нутро чувства он этому пацану показать не может, а волк может.
Чонгук обращается мгновенно, кровать прогибается под тяжестью, но Юнги только нос морщит и колени к груди подтягивает. Волк оборачивается вокруг омеги и, прикрыв веки, вдыхает свой любимый запах. Юнги не прикрыт и, почувствовав рядом что-то теплое, наощупь тянется, зарывается под шерсть, кладёт голову на его лапу и продолжает сладко спать. Волк его сон не тревожит, согревает, охраняет, ценой своей жизни охранять готов и пусть, Чонгук пока даже думать об этом не хочет, но выпустив наружу чудовище — он выпустил свою нежность, чтобы она его не разорвала. Чонгук никогда подобного не чувствовал. Он встречался со многими и нравились ему многие, но вот так сильно, чтобы всю ночь до рассвета его личиком любоваться, чтобы дыхание слушать, не двигаться, лишний раз боясь потревожить, такого не было. Это и пугает, и увлекает. Чонгуку интересно, как глубоко, интересно насколько, а главное, чем. В чём тут загадка, почему размеренные биты маленького человеческого сердечка так захватывают, почему хочется вечность, зажав его в объятиях, лежать. Этот омега для альфы самая большая и самая притягательная тайна.