Юнги переломанный весь, перебитый, и даже те стежки, которые он сам себе понаставил после Хосока, сейчас один за другим распарываются, и из каждой раны, каждого пореза на холодный асфальт алая кровь льётся, та самая, запах которой вроде так любил Чонгук. А любил ли? Ответ очевиден. Юнги от эти трёх букв в дрожь бросает. Эти ночи, эти долгие горячие ночи, воспоминания о них добивают: теперь каждое прикосновение — это лезвием по коже, каждый поцелуй — попытка высосать жизнь, каждый взгляд — кожу живьём сдирает. Его голос. Этот долбанный голос в сознании никак не замолчит, всё долбит и долбит черепную коробку, заставляет каждую секунду по новой всё прокручивать. Его руки. У Юнги сейчас вся кожа огнем полыхает, пенится, каждый сантиметр тела, куда дотрагивался Чонгук, ожогом покрывается. Такие ожоги время не подлечит, такие раны не затянутся, и никакое обезболивающее в этой блядской вселенной не поможет. А Чонгук был везде. И не только снаружи. Чонгук внутри так плотно засел, что Юнги бы раскрыть себе грудную клетку, голыми руками его оттуда выдернуть. Но сейчас Юнги ни на что не способен, кроме как по земле размазываться, ногти об неё ломать и почву слезами орошать.
Боль эта совсем другая, даже Хосок такую не раздавал. Она Юнги поперёк хребта переламывает, заставляет о смерти молить. Потому что после Хосока можно было бы врача вызвать, можно было бы Чимина попросить и раны пластырем заклеить, кровь в конце концов перелить, а Чонгук, как смерч, пронесся, ничего после себя не оставил. Подчистую уничтожил. Юнги теперь себя ничем не заполнить, он всю эту пустоту резко осознаёт. Чонгук выбросил его, как ненужную вещь, на обочину. Но перед этим выпотрошил. Всё с собой забрал: и смысл, и мечты, и надежды. Оставил огромную зияющую дыру в груди, именно там, где у Юнги сердце было. Заменил всё на тупую ноющую боль. Её ничем не унять. У Юнги внутри сквозняки гуляют, за грудиной скребутся, шепчут, что только смерть спасение. Только умерев, только там в сырой земле Юнги сможет от Чонгука избавиться. Вот только лгут те, кто говорит, что смерть — это удел слабаков, на себя руку поднять огромная сила нужна, у Юнги её нет. Мин с трудом дышит, глотает отдающий гарью воздух, всё наглотаться им пытается, хотя бы им себя наполнить.
Юнги просыпается то ли от ноющей спины, то ли от беспощадно палящего в лицо солнца. Мин с трудом принимает сидячее положение, руками обхватывает раскалывающуюся голову, и только боль его возвращает в реальность. Значит, всё-таки реальность. Значит, он так и провёл ночь на земле недалеко от КПП. Сколько бы он сейчас ни жмурился, ни пытался в сон провалиться — не выходит. Реальность костлявые руки протягивает, горло обхватывает и душит, больнее делает, доказывает, что от неё не сбежать, что не отключиться. Добро пожаловать в новый мир, Мин Юнги, и пусть он сюда не хочет и ему уже тут не нравится, но кто его спрашивает? Кто его когда-то о чём-то спрашивал? Всю свою жизнь Юнги только и делает, что выживает, и лишён права выбора. Он восемнадцать лет так жил и недавно впервые сам осознанно попробовал сделать выбор, но и тут оказалось, что до него уже всё выбрали. Чонгук заранее решил, что Юнги — пешка в его игре с Хосоком, а Мин подумал, что он любовь выбрал. Первую и, видимо, последнюю. Она, сука, такая болючая оказалась, Чонгук будто в глотку Юнги снаряд запихал, на безопасное расстояние отошёл и на красную кнопку нажал. Юнги продолжает сидеть на земле и смотрит на себя будто со стороны, на то, как его взрывной волной по сторонам разносит, на того, кто вместо любви его порохом начинял.
У Юнги все кости ломит, он с трудом поднимается на ноги, оттряхивает одежду и плетётся в сторону постепенно просыпающихся улиц. Несмотря на разбитость и полное нежелание жить, как это ни странно, аппетит никуда не делся. Мин вспоминает, что ничего не съел за проклятым ужином, когда проходит мимо кофеен, из которых доносится соблазнительный запах свежей выпечки. Есть хочется неимоверно. Юнги шарит в карманах и находит только мелочь, на которую вряд ли даже булку купишь. Вчера они с Чимином вышли из дома без ничего, даже без мобильного, Юнги не знал тогда, что больше на ту квартиру не вернётся, не знал, что за несколько минут потеряет всё, другой вопрос, что, как оказалось, он этим всем и не обладал. Мин поддаётся соблазну и заходит в первую же кондитерскую, останавливается перед витриной и тщательно изучает цены. Кассир пристально смотрит на омегу с разбитой губой и ждёт заказа. Мин с грустью понимает, что на выпечку из кондитерский у него точно денег не хватит, выходит на улицу и решает пойти в ближайший супермаркет и купить хотя бы пачку печенья.
— Постой, — Мина окликает непонятно откуда взявшийся омега. Парень одного с Мином возраста, у него проколотые в нескольких местах уши, пирсинг на губе, а чёрные волосы спереди украшены синими прядками.
— Я тебя знаю? — спрашивает Мин и пытается обойти незнакомца.
— Не-а, не знаешь, — цокает языком омега. — Меня Дени зовут, вот теперь знаешь.
— Чего тебе надо, Дени? — издевательски тянет имя Мин и вновь пытается обойти прилипчивого парня.
— Из дома выгнали? Родители-изверги? — не прекращает пытаться вызвать на диалог омегу Дени.
— Слушай, у меня была ужасная ночь, и мне не хочется тебе грубить, но если ты сейчас не отойдёшь, мне придется тебя подвинуть, — зло говорит Юнги.
— Эй, потише, — вздыхает парень. — Я просто помочь хотел. Ты так на круассаны смотрел, но ничего не купил. У тебя потрёпанный видок и губа разбита, ты явно в полной заднице, а я ангел, присланный тебе помочь.
— Спасибо, не надо, я уже на ангелов, мне помочь пытающихся, сполна нагляделся, — Юнги грубо толкает парня в грудь и заходит в магазин.
— Я не такой, как те, поверь мне, — не отстаёт Дени. — Короче, хочешь есть эти круассаны тоннами, сидеть часами в лучших ресторанах города, кататься на самых дорогих тачках и жить в роскошном пентхаусе? — не отстаёт омега
— Бла-бла-бла, и ты скажешь мне как, ага, — Юнги вымученно улыбается.
— Ты же человек, — дёргает плечами Дени и оттаскивает Мина к полке с чипсами. — Вас тут не так много, но потребность есть, особенно на таких, как ты.
— Каких таких? — цедит сквозь зубы Юнги.
— Красивых, — лучезарно улыбается Дени.
— Ты, что, сутенёр? — выпаливает Мин.
— Не я, а вообще фу, как некрасиво. Я просто вижу в тебе потенциал, ты можешь этот город на колени поставить, все омеги будут тебя ненавидеть, а все альфы дрочить на твой образ. Позволь мне познакомить тебя с Робом, и ты больше никогда не будешь смотреть на круассан без возможности его купить. Да что его! Ты сможешь купить всё, что захочешь, — воодушевлённо заявляет Дени.
— Не интересно, — Юнги снова отталкивает парня и идёт за печеньем.
— Да послушай, — Дени вновь нагоняет омегу. — Не отметай всё так сразу! Я не предлагаю тебе на улице стоять. То, о чём я говорю — это другой уровень! Поверь мне, я должен показать тебя Робу, он будет в восторге! Ты такой хрупкий, но глаза у тебя дикие, уверен, ты всех у Роба сместишь, номером один будешь! Давай, пойдём к нему, не понравится - уйдешь.
— Слушай, отъебись, пока я тебе зубы не сломал! — кричит на парня Мин и на них оборачиваются покупатели.
— Хорошо, дикий котёночек, — усмехается Дени и, вытащив из кармана визитку, кладёт её в карман брюк ошарашенного Мина. Дени нагибается вплотную к парню и шепчет тому прямо в губы:
— Если надумаешь, позвони, я приеду за тобой, — доставучая омега виляя бёдрами уходит, а Юнги, взяв пачку печенья и бутылку воды, идёт на кассу.
***
— Перестань, Чимин. Нарезая круги по Сохо, ты его не найдёшь. Я же сказал, что выслал людей, и его ищут, — Мун продолжает идти за омегой, который по одной обходит все улицы ночного города.
— Он даже телефон не взял, а если Чонгук солгал, если Юнги всё-таки у Хосока? — Чимин прислоняется к стене какого-то офиса и пытается отдышаться.
— Я думаю, тебе надо ждать Юнги в квартире, — Мун останавливается напротив и ёжится от предрассветного холода. — Позволь отвезти тебя в квартиру, и там ты его дождёшься. Что бы не случилось, Юнги придёт за тобой, и искать он будет тебя именно там.