— Да, босс, я всё сделаю, я больше не подведу, — на одном дыхании произносит Тао.
— Умница, а теперь беги, принеси мне новости, желательно хорошие, — Хосок взглядом провожает выбежавшего за дверь помощника и проходит к своему креслу. Альфа достаёт из выдвижного шкафчика сигару и, раскурив, прислоняется к спинке кресла. — Скоро, совсем скоро с вашей же помощью, мои любимые пешки, я избавлюсь от всех оборотней Бетельгейза, ни одного не оставлю, и тогда никто не сможет пойти против меня. Не останется никого, кто будет способен меня победить. Все вы станете моими рабами. Я буду вашим Богом, а вы будете или преклоняться, или висеть на дорогах, пугая путников и показывая, что ждёт всех тех, кто осмелится пойти против Мин Хосока.
***
— Я знал, что ты через трудности будешь проходить, всё гадал, куда же ты исчез, чем занят, но всё равно и подумать не мог, что всё вот настолько плохо, — Чимин лежит на ковре, положив голову на колени Юнги. Вот уже неделя, как Мин пришёл к Паку и, сразу собрав его вещи, забрал к себе в квартиру.
— Человек ко всему привыкает, — горько улыбается Юнги. — Вот и я привык. Я относился к тому, чем занимался, как к работе. Для меня это был просто способ дохода. Я не мог вернуться в Дезир или убежать в Итон. И когда я начинал сопоставлять, что лучше — быть блядью в Сохо или жить под вечным страхом в Итоне, то я конечно же выбрал первое, и сейчас бы выбрал. Мы с тобой сейчас в одинаковой заднице, просто, у меня переболело, — лжёт Мин. — Я, когда ушёл тогда, уже принял и понял, что моя любовь не имеет под собой никакого основания, не имеет будущего, а ты это только сейчас принимаешь и тебе предстоит еще много бессонных ночей и горьких воспоминаний.
— Да я всегда это знал, — отмахивается Пак. — Просто предпочитал игнорировать. Я знал это, когда мы только познакомились — понял, что оборотню с человеком не быть, но позволил своему сердцу руководить всем, позволил ему ослепить меня. Я ведь никогда никого больше не полюблю, — скорее утверждает, чем спрашивает Чимин.
— Не полюбишь, — тихо говорит Юнги. — Будешь жить с Тэхёном внутри себя, так же, как и я живу с Чонгуком — он у меня везде, но только не рядом и не будет рядом. Я считаю, ты правильно сделал, что ушёл, ты просто представь себе, — Юнги облокачивается на диван и смотрит на принявшего сидячее положение друга. — Вы с ним живёте, гуляете, а ночевать он ходит к другому, представь этот запах, который ты будешь чувствовать на нем, эту постоянную сжирающую ревность и желание узнать, где он, с ним ли… Я бы такого не вынес. Я Рену пару раз морду бил не потому, что он дерьмо — а он именно такой, он меня провоцировал — а потому что он касался его, потому что целовал, потому что может держать его за руку, может касаться, когда хочет, может жить с ним и носить его фамилию. Именно поэтому. Я не смогу вынести такого. Но мы не будем отчаиваться, мы придумаем, как выживать, а потом посмотрим. Сейчас самое главное, не позволить депрессии завладеть собой. Мы будем бороться с нашими демонами, мы их выгоним. Пока у меня есть деньги, и их на пару месяцев хватит. Я всё равно попытаюсь уломать Роба, а если нет, то у меня есть один запасной вариант. Ты, главное, не отчаивайся. А сейчас дуй на кухню, готовить курицу с ананасами, по которой я дико скучал, только ты так умеешь. А я достану мои лучшие вина и устроим пижамную вечеринку.
Чимин бьёт Юнги подушечкой и, встав на ноги, идёт на кухню.
***
— Ты справишься, ты сильный, ты, как минимум, должен быть таким же сильным, как он, — Мун зарывается ладонью в пепельные волосы своего сына и играет с прядками. — Чимин сделал то, на что в своё время даже у меня смелости не хватило — он отказался делить своего мужчину с кем-то ещё, и я им восхищаюсь.
— Папа, я задыхаюсь без него, я всё равно это решение не приму, я всё равно надеюсь, что это временный разрыв, и что он меня не бросил, — Тэхён удобнее располагает голову на коленях омеги.
— Сынок, ты должен уважать его решение, хотя бы потому, что ты не можешь ему предложить ничего лучше. Я ненавижу себя за всё, что происходит эти месяцы, ненавижу за беспомощность, за то, что молча наблюдаю, как разбиваются сердца людей, которых я люблю, — грустно говорит Мун.
— Я никогда не женюсь, я просто хочу, чтобы ты это понял и чтобы поверил, что я это говорю не из-за эмоций, а потому что так и будет. Или Чимин, или никто. Я не вижу других омег, для меня их не существует, жаль, что отец этого понять не может.
— Он понимает, он всё прекрасно понимает, — Мун наклоняется и целует сына в лоб. — Но он не может по-другому, он не выбирал эту роль, не выбирал, кем будет. Это его судьба. Дживон — глава стаи, всю жизнь им был, а теперь Чонгук. У них нет других вариантов, они должны в первую очередь думать о стае, а потом о себе, именно поэтому вам и не разрешено строить семью с людьми.
— Но я причём? — Тэхён приподнимается и садится на кровать. — Я этого всего не хочу, всё, чего я хочу, это мой омега. Отец волен делать, что хочет, так же, как и Чонгук, но я за себя отвечаю.
— Сынок, — устало говорит Мун. — Ты Чон Тэхён, ты не глава стаи, но ты брат главы, ты из семьи, которая чтит традиции, сложившиеся веками. У тебя выбора никогда и не было, с самого рождения ты был обречён на такую жизнь, так же, как и твои дети, дети твоих детей, это замкнутый круг. И теперь я чувствую себя виноватым, я не должен был связываться с Дживоном.
— Папа, — Тэхён снова кладёт голову на колени Муна. — Никогда так не думай, последнее, чего я хотел, чтобы ты чувствовал себя виноватым. Я что-нибудь придумаю, ничто ведь не вечно, вот и традиции такими могут и не быть.
***
— Вечеринку я организую, поэтому она будет шикарной, весь Сохо будет говорить о ней, — Рен кладёт ладони на грудь лежащего под ним альфы и глубже насаживается. — Ты ведь придёшь завтра в Beast?
— Не обещаю, у меня дел много, — Чонгук переворачивается и вжимает омегу в простыни. Альфа сразу переходит на грубые размашистые толчки — играть и оттягивать удовольствие, нет настроения.
— Ну, Чонгук, — ноет Рен. — Ты должен прийти, хочу видеть зависть в глазах этих двух выскочек омег, сыновей…
— Ошибаешься, солнце, я ничего не должен, а тешить твоё самолюбие тем более, — все остальные слова омеги Чонгук глушит жёстким поцелуем.
***
— Мы почти каждый день сидим в Blackout, даже в будни, но черт, ничего не выходит. Район трусов, никто, блять, не подходит, — Юнги со злостью отшвыривает пульт на диван и идёт на кухню за Паком.
— Я только рад, — пожимает плечами Чимин и достаёт чашки. — Не хочу, чтобы ты опять спал с кем-то за деньги.
— Не начинай, пожалуйста, — Юнги садится на стул и подтаскивает к себе тарелку с пончиками, оставшимися с утра. — Нам же надо на что-то жить. Я должен найти нового клиента и зацепиться за него.
— Я вчера в клубе спросил, нужен ли им официант, администратор долго на меня смотрел, но отказал, — понуро говорит Пак.
— Я видел, — Юнги откусывает от пончика и медленно жуёт. — Он тебя глазами там же разложил, но эти сволочи работу тебе не дадут, никто не даст.
— Но я всё равно не позволю тебе больше блядствовать, — Пак чуть ли ногой не топает, показывая, как он решительно настроен.
— Перестань, — отмахивается Мин.
— Ты думаешь, что ты самый умный, но я тебе сказал и повторять не буду. Хочешь, пойдём в клуб, но не снимать кого-то, а отдыхать, — Чимин замолкает, услышав звонок в дверь, но никто из омег с места не двигается.
— Как же заебал! — Юнги доедает пончик и, встав, идёт включать чайник.
— Ты не откроешь? — спрашивает Пак, уже зная ответ.
— Нет, потому что ничего нового мне не скажут. «Господин Мин, пожалуйста, позвольте помочь вам вынести вещи, прошу следовать за мной вниз, вас ждет машина бла-бла-бла», — тянет Юнги. — Почему он такой баран? Почему не понимает, что я не перееду в его квартиру, не буду жить у него на содержании, что я вообще даже дверь его человеку не открою, а это уже четвёртый раз за последние две недели.