Джин молчит, скрещивает на бедрах руки и молчит. Намджун не сдерживается, понимает, что теряет, понимает, что упускает. Альфа обходит кровать, опускается на пол перед омегой, кладёт голову на его колени и шепчет:
— Прости меня.
Джин не двигается, взглядом платиновые волосы прожигает, взбесившегося волка унимает. Джина зверь изнутри на клочья рвёт, требует отомстить, помучить, заставить своей кровью харкать. Джин Намджуна слишком любит. И пусть, Джин ему говорил, что ни дня без него не проживёт, а пару часов назад сам его убить был готов. Правда, сразу бы за ним же отправился.
— Умоляю, прости меня или убей. Потому что если ты бросишь меня, я и так умру, — молит альфа.
Омега медленно ладонь поднимает, пальцами в белые волосы зарывается, с прядками играет.
– Прощу, — грустно говорит Джин. — Но ты сам себя простишь?
Намджун поднимает голову, смотрит на омегу снизу-вверх, слова подобрать пытается.
— Прости себя сам. А я считай, уже простил, — продолжает омега. — Но клянусь деньгами моего отца, если ты ещё раз позволишь мне усомниться в тебе…
— Не позволю! — перебивает его Ким и подскакивает на ноги. — Я пулю себе в лоб до твоего прихода пущу.
— Вот и пусти. А теперь я хочу спать, — Джин поднимается на ноги и начинает раздеваться. Альфа возвращается на свою половину, ждёт, когда омега ляжет, давит противное ноющее чувство в груди, когда Джин на бок укладывается и спиной к нему поворачивается. Не спит, ожидает, когда омега уснёт, аккуратно ближе подползает и тихо, чтобы не разбудить, со спины обнимает. Джин, не открывая глаз, еле заметно улыбается, но не отодвигается.
***
— Мне очень жаль, что так получилось, слов не могу подобрать, — понуро говорит Юнги сидящему напротив Джину. — Уверен, Чимин от стыда сгорает, уверен, ему очень плохо.
— Пока вряд ли, но когда течка пройдёт, надеюсь, что ему будет очень, очень, очень плохо, — Джин помешивает чай в чашке и тянется за тостами.
— Спасибо, что не сорвался, что не навредил ему. Если он с Тэхёном, то он в безопасности. Хотя это какой-то бумеранг — Чимин вернулся к отправной точке, — грустно улыбается Мин.
— Не сорвался, — тихо вторит Джин. — Сам не знаю, как я сдержался, как смог. Я думал, умою весь танцевальный зал красным, а потом поеду к обрыву у Дезира и сброшусь вниз, — омега говорит с улыбкой, но Юнги видит по его глазам, что тот не врёт, что и вправду сам с собой вчера ночью войну прошёл. — Но я знаю, что это инстинкты, я сам омега и святым никогда не был. И потом, иногда любовь сильнее всего. Мы слишком долго вместе, чтобы я потерял его из-за такой глупости.
— Не всегда любовь сильнее, — треснуто говорит Юнги.
— Всегда, — твёрдо заявляет Джин. — Она всегда сильнее, вот только люди слабее. Вы душите, топите свою любовь, тратите её на мелочи, позволяете окружающим и глупым поступкам её калечить. А она же живой организм! Её подкармливать ласковыми словами, нежными прикосновениями, её, как дитя, лелеять надо, её ограждать от зла и глупости бетонным стенами надо. А что вы делаете? Вы в неё пулеметной очередью ядовитых слов, ножами-изменами прямо в спину, минами недомолвками, а самое главное, ваша персональная ядерная бомба — неумение слушать. Так она и погибает, даже когда сильная, даже когда не хочет — сперва понемногу тускнеет, чахнет, а потом в агонии бьётся и последний вдох делает. Твоя любовь, Мин Юнги, на предпоследней стадии. У тебя в животе сейчас вакцина, которая её воскресить может. Пусть, один из вас идиот, но ты должен быть умнее — или вколешь эту вакцину в сердце чёрного волка, или зови меня на похороны вашей любви, как раз Намджун мне новый чёрный пиджак от Ив Сен Лоран подарил, выгуляю.
Юнги слушает молча, каждое слово впитывает, через себя пропускает. Сам в своей слабости признаваться не хочет, в нелюбви Чонгука боится. Мин благодарит омегу за завтрак и, встав на ноги, просится на работу.
***
— Я быстро вернусь, — говорит Чонгук отцу в телефон. Альфа сидит на заднем сидении мерседеса и в окружении трёх внедорожников пересекает границу Итона. — Не переживай, я взял всю свою охрану, — смеётся Чон на беспокойства Дживона. — Мне хватит двадцати минут переговоров с Кимом, и я даже на ужин к вам успею, так что расслабься, доставай сигары и жди меня.
Чонгук сбрасывает звонок, поправляет рукава синей рубашки и откидывается на сидении. Вчера у себя в домах при неизвестных обстоятельствах погибли трое оборотней. Кажется, Хосок начинает играть по-крупному. Чонгук перетянет Намджуна на свою сторону, сделает своим союзником, оставит Хосока одного против двух районов. На улицу Кима альфа въезжает к пяти вечера. Автомобили один за другим паркуются перед его домом.
Чонгук чувствует его сразу же, как покидает салон автомобиля. Он прикрывает глаза, глубже воздух вдыхает, пытается родные нотки вновь поймать, но теряет их. Альф встречает сам Намджун и приглашает в дом. Чонгук перестаёт внюхиваться и, всё так же оглядываясь по сторонам, следует за хозяином дома. Альфы располагаются в огромной гостиной особняка и двадцатиминутные переговоры Чона растягиваются на час. Альфы распивают по бокалу виски, закрепляют договор крепким рукопожатием, и Чонгук выходит от Намджуна довольным. Направляясь к машинам Чонгук вновь чувствует запах и пытается понять, откуда он доносится. Альфа, не доходя до машины, начинает идти вправо, откуда, как ему кажется, и идёт запах.
— Босс, это небезопасно, — предупреждает трусящий за ним охранник, но Чон отмахивается и быстрыми шагами продолжает идти вниз по улице, усеянной маленькими кофейнями и магазинами, над которыми пятиэтажные здания, где живут люди Кима. Намджун долго стоит на пороге дома, следит взглядом за метнувшимся в сторону Чонгуком, а, потом плюнув на всё, тоже идёт за ним. Для Намджуна это игра — интересно, найдёт ли волк того, к кому сейчас ведёт его обоняние.
Юнги работает в третьей кофейне справа и как раз должен заканчивать смену. Намджун знает, что ему достанется от Джина, что тот ему выговорит за то, что Чонгука не остановил, но плевать. Намджун считает, что Чонгук должен знать. Он в этом убежден.
Чонгук замирает прямо перед дверцей кофейни Юнги. Намджун останавливается позади. Чон тянет руку к круглой ручке, но повернуть не решается, думает пару секунд, а потом резко тянет её на себя.
Юнги уже снял рабочую форму и, натянув в кладовке на себя любимые изодранные джинсы и чёрную футболку, вернулся за стойку за телефоном, когда колокольчик оповестил о новом клиенте.
— Мы уже закрыты, — заявляет Мин, не поднимая голову, а потом резко задыхается. Лёгкие обжигает давно забытым-незабытым запахом, Юнги этот запах на языке ощущает, он на стенки сосудов оседает, всё собой пропитывает. Мин приклеивается к стойке грудью, с огромным трудом глаза с полированной мебели поднимает, инстинктивно живот обнимает.
— Двойной эспрессо, по старой памяти, — усмехается Чонгук и сразу чуть вдвое от боли не складывается. Ощущение, будто зверь Чонгука изнутри сжирает, кусок за куском плоть отрывает и прожёвывает. Альфа даже отшатывается, чтобы волка заткнуть, усмирить. Руками голову обхватывает, сжимает, будто, если руки отпустит, разлетится. Радужная оболочка зрачков альфы цвет каждую секунду меняет — с красного в чёрный и обратно. Юнги этих метаморфоз пугается, чуть ли не дрожит за стойкой. Чонгука швыряет то в холод, то в жар, так с ним бывает при выбросе адреналина, но не настолько же его самоконтроль обычное столкновение с омегой уничтожило. Альфа будто сам своё тело не контролирует, подчинить зверя не может. Чонгук с шумом выдыхает, временно этот раунд выигрывает и вновь к стойке приближается.
— Неплохо устроился, — утверждает альфа, игнорирует очередной рык слетевшего с катушек зверя. Юнги прирос к полу, не двинуться, ни рот открыть. У омеги в голове все сквозняки мира гуляют, ни одной трезвой мысли, одно желание сбежать.
— Чего ты в статую превратился? Совсем не рад меня видеть? — хмурит брови на переносице Чонгук.
— Не рад, — Юнги сам дееспособности своего языка удивляется.
— Ну и чёрт с тобой, перебежчик, — ядовито говорит Чон. — Сделай мне эспрессо.